Выстрел в Мавзолее

Документы отечественной истории, которые хранятся в архивах, часто читаются, как хорошие детективные книжки. Жизнь и в самом деле богаче иного затейливого вымысла. В архиве Сталина, например, в девяностые годы прошлого века были обнаружены документы об инциденте, который произошел 19 марта 1934 года. Некий гражданин по фамилии Никитин, оказавшийся вместе с публикой в Мавзолее В.И. Ленина, «пытался выстрелить в тело В.И. Ленина». Но охрана не дремала, и «злодей» вынужден был сразу же застрелиться.

Того же дня вечером о случившемся было доложено секретарю Сталина Поскребышеву:
«В ЦК ВКП(б) - тов. Поскребышеву.
Во время прохождения публики в Мавзолей неизвестный гр-н, оказавшийся впоследствии Никитиным Митрофаном Михайловичем, пытался выстрелить в тело В.И. Ленина.
Замеченный часовыми и проходившей публикой неизвестный мгновенно выстрелил в себя. Смерть наступила моментально. Из найденных документов устанавливается, что Никитин Митрофан Михайлович, 1888 г.р., ур. Западной области, Брянского р-на, Жиздринского с/совета, проживал в Куркинском р-не Московской области, состоял на службе в совхозе «Прогресс» ответственным агентом.
Среди найденных документов имеются письма к.р. (очевидно, контрреволюционного. - Авт.) содержания. Следствие по делу продолжается…

Нач. оперода ОГПУ Паукер
19 марта 1934 г.
19 ч. 50 м.»
Каким было следственное дело, что в нем хранилось, какие открытия были сделаны чекистами - неизвестно. В архивах оно пока не обнаружено. Но в кармане застрелившегося Никитина были обнаружены записка и письмо. Докладная Паукера и письма Никитина стали теперь известны историкам.
Начиналась записка так: «На шилке все спокойно (орфография и пунктуация сохранены. - Авт.). Так многие коммунисты мыслят, говорят, обманывают… Но надо прислушиваться, что говорят рабочие, крестьяне, служащие… Кругом нищета, рабство, голод, зверства, пришибленность какая-то. Процветают мошенничество, воровство, зверство, грубость и т.п… В отдаленных деревнях, совхозах люди бегают по соседям, достают ложку соли или спичку, чтобы зажечь какую-либо коптелку. Соли нет, тоже мыла, спичек, керасина, топлива нет. Последние нежилые постройки люди ломают на топливо.
Люди обезумели, все потеряли голову от такой сказочно тяжелой, бессмысленной жизни. Все живут только одним днем, что же будет завтра?.. Эту весну 1934 года опять очень много людей умрет на почве голода, грязи, от эпидемических болезней… Неужели наши правители, засевшие в Кремле, не видят, что народ не хочет такой жизни, что так жить дальше невозможно, не хватает сил и воли… Все здоровое, хорошее, честное, красивое вымирает с каждым днем, но я убежден, некоторые теперешние сановники это видят и знают… Я, Никитин Митрофан Михайлович, с радостью умираю за народ, готов был бы ради благополучия рабочих, крестьян, служащих пойти на любые пытки, ради лучшей жизни народа. Я умирая протестую от миллионов трудящихся, довольно рабства, террора, голода, довольно всего тягостно-тяжелого… Я долго все обдумывал, мучился, переживал. За несколько дней, еще в январе с.г. вот эти строки пишу далеко от Москвы в деревне…»
Такова основная суть предсмертной записки Никитина - она обличала тогдашний государственный строй во многих пороках. Записка заканчивалась небольшим постскриптумом: «Все, что я видел, не опишешь. Я видел: возами возили трупы в Воронежской губ., в Сталинградской и других, а Кавказ, а Украина, молодые мужчины средь бела дня падали на улицах и умирали все от голода…»
Своеобразное политическое завещание Никитин адресовал правителям страны. А небольшое письмо Никитин адресовал некоему первому секретарю райкома Кулькову, которого, очевидно, он знал. Оно также оказалось в кармане застрелившегося «злоумышленника». Кульков был партийным руководителем того самого района, где располагался совхоз «Прогресс». Именно в этом хозяйстве работал Никитин на не понятной нам сегодня должности ответственного агента. Письмо секретарю райкома очень напоминает на первый взгляд донос тех времен на работников сов-хоза, его руководителей, неприятие их образа жизни, методов их хозяйствования. Совхоз «Прогресс» принадлежал некоему второму свиноводческому тресту. 4 сентября 1933 года Никитин был принят сюда на работу, а уже через неделю начал конфликтовать с директором совхоза Розенбергом, писать заявления, докладные, в которых просил обратить внимание начальства на плохую организацию работы в совхозе, на массовое пьянство, жульничество, воровство, разгильдяйство. «Героями» его жалоб были кладовщики, садовники, некий «зав. Николаев, валяющийся на берегу постоянно пьяным». Обличал Никитин и самого Розенберга в потакательстве разорителям совхоза, в нежелании навести в нем порядок, организовать настоящую работу, умело вести хозяйство. Упоминает он о существовании принципа неравного распределения продуктов питания: «Ведь кладовка существует почти для директоров, секретаря Зайцева, Чековцева. Рабочие все видят, но что могут сделать. Весной все разбегутся, я вам пророчу это».
В другом месте Никитин просит секретаря Кулькова расследовать и проверить, почему «картофель и другие овощи поморозили». Пишет он и о том, что «продолжаются пьянства дир. Розенберга, бухгалтера, иногда бражничают с директором и кладовщик Крылов и другие. Вот как бывает… в такой атмосфере такому человеку честно можно жить(?). Приходилось работать, правда, в более худшей атмосфере, среди мошенников, но я уходил с работы. Я ни разу под судом не был и мошенничество, жульничество никогда не переваривал и переварить не могу».
Так заканчивается письмо Никитина, написанное 8 февраля 1934 года партийному секретарю Кулькову, которого автор считал «достойным товарищем».
Теперь поразмышляем над тем, что произошло 19 марта 1934 года в московском Мавзолее. Был ли Никитин человеком, который «пытался выстрелить в тело Ленина», как доложил об этом в ЦК ВКП(б) начальник оперативного отдела ОГПУ Паукер? Или это был все же другой акт - вызов государственному строю, желание привлечь внимание мировой общественности к тому, что происходило тогда в нашей стране, в которой людям жилось голодно, неуютно, без надежд? Почему Паукер и наверняка другие чекисты, обсуждая происшедшее, уверенно считали, что Никитин хотел выстрелить в тело мертвого вождя? Возможно, потому, что хотели достойно выглядеть перед вождем живым (на деле Никитина есть пометка: «Мой архив. И. Ст(алин)»? Вот, мол, не дали совершиться кощунству, проявили бдительность, уберегли тело от пули…
Подобное можно предположить. Ведь следственное дело по Никитину пока не обнаружено, есть только докладная Паукера да письма Никитина. Поскольку «злоумышленник» застрелился, то, видимо, дело «шить» было некому. Но наверняка в совхозе «Прогресс» чекисты побывали, допросили многих (и кого-то, возможно, отправили куда надо); не избежал их интереса и секретарь Кульков. Так что следственное дело должно быть…
Только мертвого Никитина ни о чем нельзя было тогда допросить. Судя по тому, что оба его послания написаны весьма грамотным для того времени человеком, умеющим видеть, анализировать, размышлять о том, что в стране происходит, его самоубийство, скорее, было жертвенным актом во имя общего блага. Человек таким образом хотел заставить правителей страны по-другому посмотреть на жизнь народа. И он к этому акту готовился, обдумывал его. «Я умирая протестую от миллионов трудящихся, довольно рабства, террора…»
Никитин пришел на кремлевскую площадь, встал в очередь в Мавзолей, каким-то образом сумел пройти туда с оружием. Было ли у Никитина намерение стрелять в тело Ленина? Допустим, что он успел бы это сделать. Что дальше? Охрана выбила бы из рук пистолет, завернула их за спину, увезли бы на Лубянку, где злоумышленника допрашивали бы день и ночь, принуждали назвать сообщников. И в конце концов шлепнули бы. Догадывался об этом Никитин? Он знал это наверняка. Поэтому и не позволил схватить себя охране, вовремя нажал курок. Вряд ли был у него какой-то смысл стрелять в тело усопшего вождя - для Никитина это не являлось самоцелью. «Я умирая протестую от миллионов трудящихся…» - вот истинный смысл его поступка. Хотя выстрел в подземелье Мавзолея мало кто услышал и мало кто знал о нем. Соратники Паукерова позаботились об этом.

Александр ЧЕРНЯВСКИЙ.