Мы оказались в центре катастрофы

Я - охотник, много лет работал проводником в различных экспедициях на Крайнем Севере. Хочу поделиться с читателями своей болью.

Несколько лет назад в странствиях по Северу набрел я на табун одичавших лошадей, которых прикармливал, но пришли к табуну злые люди и ради забавы их перебили. Не лучше история с оленями. Еще совсем недавно ходили по склонам Джугджура многотысячные стада совхозных олешек, а теперь где они?

Вот что пишет в газете «Звезда Севера» от 29 сентября 2012 года об этой беде бывший оленевод-эвенк Дмитрий Амосов: «В свое время я охотился, пас оленьи стада до двух тысяч голов. Берегли пастухи тогда очень народное добро, а как закрыли родимую Тотту - бесхозные оленьи стада ушли в Якутию».

Пасти те стада стали волки. Одичали олени, растворились в бескрайней тайге, потому что были закрыты десятки поселков. Маймакан, Ципанда, Кавалькан, Селенда и другие…

Катастрофа, что исподволь назревала за все годы управления страной безбожной властью, наступила здесь в 90-е годы.

Ну почему случилось так, что поделили все имущество совхозов, а от 12 тысяч голов оленей ничего не осталось?

Неожиданно для себя, думая, что экологическая катастрофа еще не скоро, мы оказались в ее эпицентре.

Сегодня на Севере люди стреляют зверя зимой и летом: на быстрых машинах, на лодках по рекам, бьют зверя по поймам рек. Старателям проще, они с вертолётов стреляют сохатых.

Сегодня идешь по тайге - пусто.

В летнюю пору, копытные, спасаясь от гнуса, идут к побережью Охотского моря, но и там их поджидает беда. Стволов на кораблях не перечесть, можно подумать, что море забито пиратами. Глядит капитан в окуляры бинокля и видит: пасутся бараны: «Оружие к бою! Пли!!».

Утонули они, упали вниз с отвесной скалы - наплевать! Если медведь бредёт вдоль скалы, то и ему достаётся.

Чуть ниже Алдомы, что впадает у мыса Нурки в море, идёт вверх по склону тропа, к которой от града летящих в них пуль убегают медведи.

Вывалив набок язык, изрешечённый пулями, гибнет смертельно раненый зверь. Здесь медвежьих костей побольше, чем на картине Верещагина «Апофеоз войны».

Во время хода красной рыбы по рекам ставят на топтыгиных на тропах стальные петли. Изготавливают старатели из толстого прута узилища для медведей.

Обращался я к начальнику департамента Росприроднадзор с просьбой: «Проверьте!». Ответ был такой: «Ничего не нашли». Охотно верю, что скрыли это бесчеловечие другими «достижениями».

Взять особо охраняемую территорию - «Джугджурский» заповедник. Здесь каждое лето идет браконьерская заготовка морской капусты (ламинарии).

Лихие люди с плашкоута ныряют в море, рвут капусту с корнями и - в мешки. На палубе корни долой, сушат продукт и сдают вместе с сельдяной икрой в Корею.

Снова обращаюсь к начальнику: «Гибнет потомство сельди, которая мечет икру на капусту!».

Ответ такой, что только руками разведешь.

Везет мне на находки. Однажды я нашел на севере скелет мамонта и сообщил об этом в краеведческий музей. «Вывезем!» - обнадежили меня. Год прошёл, другой - смыло мамонта в реку. Знал бы о таком равнодушии, на лодках вывез в Нелькан.

Вынес же я на себе из Баджальских хребтов большой череп древнего бизона, который сегодня экспонируется в музее.

В этом году исполняется сто лет со дня основания Нельканской церкви. Это творение деревянного зодчества - красота неизреченная. Надо бы ему колокол водрузить, который я нашел в тайге. Кто только возьмется привезти?

То древние стрелы, то седло, украшенное орнаментом, найду. В верховьях Учура я случайно обнаружил останки американского самолета «Спидфайер», лежащего здесь со времен второй мировой войны. На непроходимой мари стоит самолет, но как к нему добраться?

Л. Сермягин, член Приамурского географического общества, почётный даритель Хабаровского краеведческого музея им. Н.И. Гродекова.