Немцы не дошли до нашего села всего 20 километров

Всякий раз, когда вижу по телевизору хроники Парада Победы на Красной площади, пытаюсь отыскать в них глазами своего отца Василия Максимовича Мистенёва, который прошел всю войну и впоследствии участвовал в этих парадах. Много лет в моей квартире на видном месте стоит его фотография.
Мне было восемь лет, когда началась война. Мы жили в Одессе. Помню, как мне с младшей сестрой Валентиной мама сказала: «Девочки, мои милые, папа к нам не может приехать». Спустя какое-то время отец прислал телеграмму. Помню, как я держала ее в руках, читая вслух: «Отправляй девочек. Уезжай сама в Подмосковье».
«Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война» - эти слова из песни выдающейся Клавдии Шульженко для меня стали той страшной реальностью, которую не забыть. Ведь одновременно в четыре часа утра немцы бомбили и Севастополь, и Одессу.
Возле окна, где стояла мамина гитара, обвалилась штукатурка. Не понимая, что происходит, мы выскочили на балкон, который выходил на улицу Энгельса в Одессе, соседствующую с городским парком им. Шевченко. Только тогда, глядя в небо с вражескими истребителями, все стало ясно…
На вокзале, куда мы тут же приехали, влезть в вагон поезда удалось только бабушке. Нас с сестрой уже через окно какой-то мужчина посадил в купе. Маме места не нашлось.
Три долгих месяца с ней не было никакой связи. Из оккупированной Одессы она, как потом выяснилось, выехала с последними военными эшелонами. Добралась до нас, в село Костомарово, в Подмосковье, где жила другая моя бабушка по маме. Таким для меня было начало войны…
Немцы не дошли до нашего села всего 20 километров. Мы слышали стрельбу. Было очень страшно. Помню, как к нам пришли из военкомата. Маму, как жену политработника, просто заставили уехать вместе с двумя детьми. Обе бабушки остались в деревне, где было уже опасно.
Нас направили в Чувашию, в Чебоксары. Мама работала медсестрой. Класс, в котором я училась, часто наведывался в военный госпиталь, где мы, 10-12-летние школьники, трудились санитарами, устраивали для раненых концерты, что им всегда очень нравилось. Ой-ё-ёй, как же я отплясывала! Пела «Катюшу» и «Смуглянку».
Мы все время ждали писем от отца. Но их не было… Не было до тех пор, пока наши войска не пересекли границу. Отец прошел Польшу, Чехословакию. Война для него закончилась в Вене.
Радостное известие о Победе застало меня в школе. Утром восьмого мая голос великого Левитана сообщил, что фашисты разгромлены. Нужно было видеть наш пятый класс! Дело было на перемене. Мы все обнимались, бросались друг к другу и кричали: «Победа! Победа!»
Отец вернулся домой только в июне 1946-го. Мама встретила его слезами. На что он произнес: «Радоваться надо!». «А ты разве не знаешь песню со слезами на глазах?» - только и спросила она.
Моего отца не стало в 53 года. Так рано он ушел из жизни от тяжелых ранений, от которых не смог оправиться. Еще в 29 лет от разорвавшегося рядом снаряда он стал седым. От его многочисленных медалей и орденов, которые уже впоследствии затребовал военкомат, память осталась только на фотографии.
С моим мужем Борисом Залмановичем мы много лет традиционно отмечали День Победы в медицинском вузе. Отплясывали «Цыганочку», «Барыню», а на хлебосольном столе, так уж повелось, всегда появлялся мой фирменный торт «Наполеон».
В нынешнюю юбилейную годовщину Великой Победы, когда моему отцу было бы 110 лет, я вышла на улицу с его портретом, на который прикрепила георгиевскую ленточку. Это прекрасное ощущение! В небе летят самолеты, в рупоры звучат пронзительные песни военного времени, а в душе у меня по-прежнему цветет весна.
Зинаида СИРОТИНА,
доктор медицинских наук, почетный профессор ДВГМУ,
заслуженный врач РФ,
лауреат почетного знака
им. Муравьева-Амурского.