Недетская школа взросления мальчишек военных лет

В 1973 году он был в Риге, когда увидел афишу фильма «Юнга Северного флота». Удивился и решил посмотреть. После сеанса услышал за спиной разговор парня и девушки: «Да ну, не может быть! Это же дети! Художественный вымысел, сказка!» Он не оглянулся и ничего не сказал им. Просто шел и думал: «Все правда. Кино-то - про меня…»

«Гриша, рвём когти!»

Матвей Гончаров был начальником кондукторского резерва. Летом 1944-го он устроил сына сразу после окончания седьмого класса на железную дорогу.

- Я только экзамены сдал, а батя мне говорит: «Все, Гриша, будешь в кондукторском резерве жестянщиком», - рассказывает Григорий Матвеевич. - Чтобы я не болтался без дела. Да еще и рабочая карточка полагалась на 800 граммов хлеба, а это великое дело во время войны. И меня отправили в тайгу, под озеро Болонь, разъезд Гильчин, речка Алькан. Два мужика-кондуктора и дедок у них на подхвате, старенький. Он не справлялся, и я помогал - «подай», «принеси», «пшел вон». Шалаш построить, рыбу перебрать, лодку перегнать…

Вообще-то парень горел желанием поступить в школу юнг. Пример был - несколько ребят из Литовко уже учились в Хабаровске на базе КАФ, и красивая форма была предметом зависти для многих их ровесников-односельчан. Юнги зимой учились, а летом их приписывали к какому-нибудь кораблю - что еще пацанам надо?!

Отец не поддерживал сына, мол, рядом Комсомольск-на-Амуре, там сталеплавильный и авиационный заводы, можно туда.

- У меня был друг Витька Тулин, - продолжает Гончаров. - Шустрый как ртуть. На год меня старше, один сын у матери, отец погиб на фронте. О школах юнг много тогда не говорили: детей же нельзя брать на войну! Но вообще-то мы с Витькой договорились о другой школе - на Соловецких островах, в Белом море. Там в 39-м году была база охраны водного района и учебный отряд Северного флота. Мы это все разузнали. Туда брали 15-16-летних, а мне было 14.

И вот как-то отец ездил в Хабаровск в командировку, вернулся и сует мне бумажку: «На, тебе Витька передал». Честный он был мужик, не прочитал эту записку. Иначе бы… Разворачиваю: «Гриша, рвем когти, я договорился». Ну, я отцу говорю: «Вот Витька сообщает, что идет набор воспитанников на базе флотилии, там и форма, и довольствие…». В общем, договорились.

Четверка отважных

Из Литовко в Хабаровск отправились Витя Бойко, Витя Тулин, Семен Дьяконов и самый маленький Гриша Гончаров. Каждый с торбочкой вареной кукурузы, которую собрали им родители.

На базе КАФ собралось сорок мальчишек. Но некоторые, узнав, что планируется отправление на Соловки, сразу сбежали, а кого-то забрали родители. В итоге осталось 22 человека. К делу приступила серьезная комиссия, ребят даже крутили на тренажере, проверяли вестибулярку - отчислили еще двоих. После этого для остальных начался 16-дневный путь в Архангельск.

Добрались они в конце августа. И опять была комиссия, еще строже и требовательнее, опять двоих «отфутболили». Во флотском экипаже Северного флота мальчишки прошли санпропускник и карантин. Здесь их, наконец, переодели в морскую форму.

Флотская роба, тельняшка, гюйс, форменка, шинель… Правда, все не совсем по росту, и бескозырка без ленточки, и ремень с не блестящей черной бляхой. Но все равно - настоящие краснофлотцы!

- На Соловки нас вез полувоенный пароход «Вятка», - вспоминает ветеран. - Сопровождали тральщик и два «морских охотника» - война же, в море мин как клёцек. Уходили из Архангельска в шторм, было баллов 5-6, качало изрядно, «морские охотники» прямо из этой пены выныривали. Мы четверо с Литовко так и держались вместе кучкой, за трубой от ветра спрятались и смотрели - нам же интересно!

Школа  взросления

- Пришли на Соловки, нас накормили флотским борщом, дали отдохнуть, - продолжает Григорий Матвеевич, - а наутро мы строем отправились в Савватьево, где находилось основное расположение школы юнг. Школа - это батальон. Три роты были на берегу озера, а три роты в монастыре, построенном из огромных камней-валунов.

Жили мы в землянках, где теснота была, как папиросы в портсигаре. На 50 человек все помещение длиной метров 12, шириной метров шесть. Трехъярусные нары. Я как маленький был внизу, потом шел второй ряд, потом третий. Спускаться нужно было организованно, иначе толчея. Первым прыгали с верхних нар, следом второй ряд, а потом уже наш. Причем надо было умудриться ни на кого не сесть верхом. Ну, ничего, научились быстро.

Все было впритык. Посередине кубрика рундук с 54 ячейками, каждому для занятий. На выходе из землянки дверь в кубрик старшины, помещение четыре квадратных метра, справа на выходе - сушилка. В углу печка-буржуйка, одна на всех.

Начали расписывать, кого куда. Я хотел быть мотористом торпедного катера или рулевым сигнальщиком на палубе. А у меня отец был гармонист, я тоже играл на мандолине, на гитаре - слух был. Ну, что мне отстучали и попросили повторить, я так же и отбарабанил. Плюс было образование семь классов, это тоже роль сыграло, соображаловка нужна. И все, сказали: быть тебе радистом!

Это все равно, что иностранный язык учить: морзянка, прием-передача. Корабль идет, командир бросил тебе радиограмму, а у военных это только цифры - передать! А потом квитанцию предоставить, что передал.

Пара юнг - одна лошадиная сила

- Учиться предстояло год, - продолжает свой рассказ ветеран. - Восемь часов занятий, четыре часа - самоподготовка. Трудно было. Спать хотелось постоянно.

Командовали нами фронтовики, которых после ранений и лечения в госпиталях отправили обучать и воспитывать юнг. Гоняли они нас, конечно, серьезно. Давали прикурить! Досталось в полной мере.

В хозяйственных работах двое юнг приравнивали к одной лошадиной силе. Старшина часто говорил: «Мне пару юнг или одну лошадь». Мы рыли котлован под баню, к каждой землянке достраивали сушилки, заготавливали дрова и дранку для крыши камбуза и столовой на 1 500 человек, несли караульную службу.

Были и боевые тревоги, и марш-броски до горы Секирной и обратно - по уши в снегу. И переносили пиломатериалы с разбитых зенитных батарей: туда идем споро, а обратно тащим доски и бревна.

Тяжело… Некоторых в пути даже освобождали от груза - сами бы хоть дошли! Но постепенно подкормились, выправились. Кормили нас неплохо, это ж был действующий флот.

27 декабря юнги приняли присягу. Гриша Гончаров еще в Хабаровске соврал комиссии, что он с 1929 года, так что по документам проходил пятнадцатилетним. Не велики были пацаны, а требовали с них по-взрослому. Никто за мальчишками не ходил, не лелеял. Закалялись: из бани в снег или в море ныряли. Сами стирали, да не абы как - старшины требовали, чтобы роба и постельное белье белизной сияли!

- Каждый шестой день рота была в наряде, - описывает Григорий Матвеевич будни юнг. - Интендантский склад с продуктами, обмундированием и шлюпками. Пост возле учебки, камбуз, столовая, пекарня, госпиталь… Склад боеприпасов у самого синего моря, оно шумит, деревья шумят - жутковато. Стоишь в карауле, в тулупе тепло, только шея цыплячья в воротнике болтается. Но в руках карабин, с оружием личным не страшно.

А когда дежурили по камбузу, одной картошки мешков 10-12 надо было начистить, чтобы полторы тысячи ртов накормить. Если мерзлая, то и до утра не управишься, мешок на брата выходил. И котлы до блеска драили, и гальюны.

Мы ж все равно еще дети были, шкодили иногда, не без этого. За что получали наряды вне очереди. Помню, как старшина специально на чисто вымытое разбрасывал уголь и заставлял перемывать - чтобы впредь неповадно было нарушать дисциплину! Запоминалось такое наказание очень хорошо.

Радость на всех одна

Особо запомнился Григорию Гончарову и май 1945 года.

- Мы, радисты, уже знали, что Берлин пал 2 мая, - делится он. - А 9 мая я был дневальным по ротной линейке. И сейчас помню, как около пяти утра ротный комсорг прибежал с криком: «Гриша, Победа!» Влетаю в наш кубрик и, не отсвистав в боцманскую дудку, я просто забыл о ней, ору: «Подъем! Боевая тревога! Победа! Победа!» Поднял свою вторую роту радистов… Радость была всеобщая!

А учеба у юнг продолжалась до июля. Учились ребята старательно, чтобы, закончив школу, попасть на корабли. За три военных года было выпущено 4 111 человек всех флотских специальностей, больше всего - радистов. Несмотря на возраст, каждый юнга-краснофлотец стал полновесным высококлассным специалистом.

- В августе нас уже отправили на Дальний Восток. Мы сами туда напросились, с Японией шла война, мы рвались тоже помочь. Но пока нас везли, все закончилось, - искренне сожалеет ветеран. - В числе 15 радистов и 5 штурманских электриков я был направлен во вновь созданную Камчатскую военную флотилию, где меня оставили при штабе в радиобюро.

Самое обидное, что мечтали о кораблях, а оказались на берегу. Ну каково нам, пацанам? Из дома удрали, такую школу закончили и… Корабли рядом, а вы - при штабе…

Демобилизовался Григорий Гончаров только через семь лет. Потом началась гражданская жизнь, в которой было множество разных событий. Но главным навсегда остался «университет», который он прошел в школе юнг Северного флота, где взрослели и мужали мальчишки военных лет.

Их детство забрала война

1 мая Григорию Гончарову исполнился 91 год. Солидного возраста достигли уже даже подростки грозовых 1940-х. А супруга Григория Матвеевича, Вера Васильевна, была совсем ребенком, когда началась война. Но не зря говорят, что детские воспоминания самые яркие и остаются в памяти на всю жизнь.

- Семья у нас была большая, восемь детей, я - трехлетняя малышка, - рассказывает Вера Васильевна. - Мы жили в Витебской области, Белоруссия, недалеко от Орши… В первые дни даже ничего не поняли: через нашу деревню просто шли и шли немецкие войска, ехали машины, мотоциклы - двигались на восток.

А потом какая-то часть остановилась. Нас выгнали из своих домов, начали там расселяться как хозяева. Тогда уже и стрелять принялись… Я, как выстрелы услышу, от страха под мамину юбку пряталась, все за подол ее держалась.

Если сама не понимала еще из-за малолетства, то потом уже в семье-то много обсуждали, так что эти воспоминания теперь тоже как мои собственные. Потрясла всех первая трагедия, которая случилась со школьницей, которая приехала к нашим односельчанам из города на каникулы.
Совсем девочка, лет 12, наверное, ей было. Фашисты ее поймали и затащили в сарай, на выручку внучки кинулась бабушка - они ее застрелили. Дед схватил вилы, побежал на них - и его убили. Над девочкой издевались долго, потом ее уже женщины забрали, вымыли, выходили… Она сошла с ума, потом ходила по деревне, постоянно что-то бормотала без умолку.

Это было страшное начало, а потом случились такие ужасы, что не приведи Господи… Сейчас статистика утверждает, что в той войне погиб каждый третий белорус… В нашей деревне сожгли 1 680 жителей. В Орше всех евреев, кто не успел эвакуироваться, согнали в гетто и потом расстреляли. Сталкивали в яму и убитых, и раненых…

Моих старших брата и сестру угнали в Германию. Сестра там работала, а брат попал в концлагерь. Ему просто повезло: наши войска успели освободить лагерь прямо перед тем, как было решено уничтожить всех узников.

Мы жили в сараях и землянках, во время боев уходили в другие деревни. Нас заранее предупреждали подпольщики. Почти всех мужчин, кто остался, новые власти назначили полицаями, но они работали связными у партизан.

Один из моих братьев был в отряде Константина Заслонова, который действовал на железнодорожном узле. Кстати, неподалеку от станции, как раз под Оршей, для немцев впервые «спела» «Катюша» - реактивная система залпового огня нанесла удар по поселку.

Только летом 1944 года, когда уже Красная Армия вышла на Европу, мы вернулись в свою деревню. Наших домов не было - все они были по-немецки аккуратно разобраны, а из камней-кирпичей сложены блиндажи. И жители ходили, рассматривали, узнавали, какой камень чей, и восстанавливали свои избы обратно… Так началась наша мирная жизнь, - закончила свой рассказ Вера Васильевна.

… За плечами у них долгие годы, вместившие множество событий. Радости и тревоги, счастье и горе, любовь и разлуку. Все было за такую длинную жизнь. Только не было детства, которое у них забрала война…

Марина ДЕРИЛО.