Чеченская версия

Когда-то, не столь уж и давно, я хорошо знал двух чеченцев, а правильнее - вайнахов. Мы учились в одном учебном заведении, жили в одном общежитии, на одном этаже. Одного звали Тауз, второго Ислам. Отличались они друг от друга очень сильно. Тауз - высокий, медно-рыжий, голубоглазый горец. Ислам - низкорослый, черноволосый, кареглазый алапец с равнины. Тауз - заводной гуляка, авантюрист, вечно где-то шлялся, не имея лишней копейки, мог выбросить стипендию на ужин в ресторане. Ислам - комсорг курса, тихий, доброжелательный, все корпел над учебниками, но ежели случался некий «кипеж» вроде пьяной драки, кидался разнимать без крика и без ругани. Страха в нем не было абсолютно. На нож шел спокойно.

Что характерно, на фоне мусульманских землячеств, перемешавшихся на этажах общежития в некое подобие «маленького» Кавказа, эти двое держались наособицу. От всех. И регулярно посещали свои собственные чеченские землячества, которые собирались тогда в московском ресторане «Баку». Однажды я побывал на таком мероприятии вместе с Таузом как гость. Бандиты там сидели рядом с профессорами, поэты - рядом с нищими студентами. Кажется, я тогда понял, что делает народ народом. Разница между людьми за тем богатым кавказским столом исчислялась степенью авторитета, который дается годами, но не ими одними, конечно. В данном случае авторитет исчислялся мерой помощи землякам. Кто больше сделал для родины (Чечни, стало быть), тот и в авторитете. А деньги, звания - дело пятое. И еще я понял их отношение к русским, и не только к русским, а вообще к не чеченцам. Либо ты - друг, и тогда для тебя открыто все: дом, кошелек, душа, абсолютно все, кроме особо специфических сторон, либо ты... как бы это сказать лучше - объект эксплуатации. Тогда тебя можно обмануть, можно над тобой посмеяться за твоей спиной, воспользоваться твоей слабостью, неумением. Рабом можно сделать, и это никто не сочтет грехом.

Даже на Кавказе, где обычай сплошь и рядом выше закона, этот народ всегда выделялся своим жестким бытовым фундаментализмом.

Ислам слегка прихрамывал. Когда-то в детстве сломал ногу, неровно срослась. Однажды под настроение он рассказал, как дело было. Гуляли на плоской крыше дома, и он, Ислам, десятилетний мальчишка, позволил себе то ли огрызнуться на замечание старшего брата, а может, просто глянул не так... Брат, изрядно пьяный, подвел его к краю крыши и приказал: «Прыгай!». Сразу от дома шел крутой скат. Прыгать - покалечиться. А не прыгать - потерять лицо. Старший брат приказал! Никто из мужчин, бывших на крыше, не вмешался. Ислам прыгнул. И только после этого к его брату подошел председатель и врезал так, что сломал ему нос. «Мне повезло больше, - посмеивался Ислам, - ногу под штанами не видно».

Грабеж поездов, угон скота во все времена в республике этой считался мужским молодечеством. О круговую поруку здесь расшибла себе лоб совковая власть да и махнула на вайнахов рукой, велев хоть для видимости прикрыться красной лозунговой тканью. Они помнят и Ермолова, и Сталина памятью кровников, и сей варварский кровавый обычай, обычай мести, всасывают с молоком матери, а с недавнего времени - с кровью близких.

Последнее, что я слышал о Таузе, - попытка угона самолета уже в перестроечное время, а вот что делает тихий, интеллигентный Ислам, если жив? Да нет, думаю, голов пленным он не режет, может быть, и, скорее всего, он среди тех, кто разрабатывает идеологию нынешней войны, имя которой - джихад.

Ах, как старательно избегают этого взрывоопасного слова! Говорят о «бандитах, у которых нет национальности», как будто Басаев вошел в Дагестан скот воровать. Россия в растерянности от того, что столкнулась с насквозь идеологизированным противником - крайне агрессивным и беспринципным. А они и будут воевать, наплевав на все и всяческие правила, потому что в борьбе за торжество веры все средства хороши, и воин, погибший за нею, попадет в рай. Россия для них - объект, на котором пробует силы, отрабатывает тактику и набирается опыта воинство третьей мировой войны. Чечня - это маленький кинжал в руках большого иного мира, который говорит «нет» всем т.н. «цивилизованным ценностям». Кинжальчик, что ни говори, вострый! Ведь как все удачно для кого-то совпало! Развал СССР, масса оружия, спаянное родство и деморализованное население, у которого абречество в крови. В кавардаке бывшей «дружной семьи народов» по существу осталась бесхозной целая партизанская армия - только форму одеть, всунуть в одну руку Коран, во вторую - автомат, и вперед. За прошедшие годы война стала для чеченцев чем-то вроде способа существования национальной экономики. А что? Живут же некоторые «отморозки» гольным рэкетом и ничего, почему не возникнуть республике-рэкетиру?

У нас очень многие не понимают крайне важной вещи. В том, что происходит, для чеченцев как раз ничего странного нет. Их война - это не банальный бандитизм, а романтическая война за торжество веры. Да, да. Сначала - за независимость, а теперь - ни больше ни меньше - за торжество веры. Над неверными.

И ведь я давно об этом знал. Что так будет. Помнится, чуток выпьет Ислам, начнет вспоминать Шамиля и в глазах его появляется такой мечтательный, фанатический, монашеский блеск. «Что ж ты, правоверный, водкой-то оскверняешься?» - спрашиваю. Он смеется: «Э-э-э, Аллах просит, а мы сослужим». Я вот пишу эти строки в некоем смятении. Вы же поймите, в том, во что мы влипли, победы быть не может, ну, разве что Чечню раскатают танками, зальют бетоном и сделают на ее месте стадион для фигурного катания. Там ведь не армия воюет против нас. Там воюет народ, что бы там ни «пели» с телеэкрана. Мальчишка в четырнадцать лет - уже мужчина, он уже с автоматом, и он, как и положено мужчине, как и учили его предки, положит жизнь, чтобы получить за кровь отца, брата, деда, пролитую когда-то, где-то в Гудермесе или в Шали.

Чем вы этого мальчика остановите? Независимость ему пообещаете? Он уже понял, что свобода берется силой оружия. Ну что? Отступного ему предложите? А у него неписаный закон чести. Отступиться от которого - потерять лицо. Перед ним святая цель - освобождение Кавказа от русских, перед ним, знаете, такой простор... Чечня в этой свистопляске оказалась морально выше. Хотя бы в глазах единоверцев. Для них все просто, ясно. И отдельная личность - Басаев ли, Хаттаб - не имеет решающего значения. В священной войне всякий воин - святой. А будут сомнения - он откроет Коран. Мы же похожи на кошку, которая учит овчарку хорошим манерам.

И на этом фоне брезгливость вызывает уклончивость, да попросту трусость наших политиканов. Они как заклинание твердят - бандиты, бандиты, террористы. И очень боятся сказать правду. О независимости Чечни спорить просто смешно, она сама себя отделила, никого не спрашивая, и теперь с Россией воюет, паразитирует на этом тучном, рыхлом, невнятном теле, прекрасно зная, что на вьетнамский вариант да накануне-то выборов вряд ли кто подпишется. Ну а если и подпишутся, вы помните, чем там дело закончилось, во Вьетнаме? И в Афганистане...

В нынешней ситуации выхода просто нет. Это начало какой-то катастрофы. Вся российская демократическая посудина, разворованная до последнего винтика, разваливается на ходу, впору SOS подавать.

А кто там на спасательном буксире? Не господин ли Зюганов? Или погон какой-то блестит?

А мне вспоминается маленький, добродушный и абсолютно ничего не боящийся Ислам. Когда у нищего студента появляется шанс поиграть в историю, он его не упустит, нет, не упустит. А нам остается только утереться: на ковровые бомбежки мы не решимся, потому что потеряем свое демократическое лицо.

Владимир ИЛЮШИН.