После временно несостоявшейся вечности

Жизнь кажется нам бесконечным и надежным мероприятием, пока неожиданно не вдарит колокол, звон которого будут слушать уже без тебя.

Вот так случилось и со мной. Бегал я, бегал по кругу «неотложных» дел, и вдруг - «Бам!». Вроде ни с того ни с сего, безо всяких предзнаменований, оказался между Бытием и Вечностью.

«Бог, очевидно, любит тебя, - сказал мне профессор при выписке из больницы. - Двое других, которых мы оперировали после тебя по поводу панкреатита, умерли. Так что поставь свечку».

Пока я лежал в больнице, удивлялся количеству утрат, которые понесла творческая интеллигенция Хабаровска. Утонули два талантливых архитектора, в день их похорон утонула директор художественных мастерских Союза художников, а на другой день после прощания с нею умер главный художник города. В тяжелом состоянии попал в реанимацию архитектор Николай Петрович Крадин. Большая потеря крови, и врачи ничего не гарантировали. И все это в течение одного месяца. Складывалось впечатление, что все эти несчастья как-то связаны между собой. Действительно, одной из причин происшедшего с Крадиным стала трагедия с его коллегами. Он ее тяжело переживал. И вот результат. Операция.

Очевидно, мы мало придаем значения этим невидимым, не поддающимся логическому объяснению связям. Смерть, несчастье с одним человеком отзывается утратой внутреннего равновесия у многих людей. Потому-то и не надо спрашивать, по кому звучит колокол.

Но как бы то ни было, мне повезло. И нужно было снова осваивать эту Планету. Что я стал делать, шаркая шлепанцами и придерживаясь ослабевшей рукой за стену. «Реабилитировался» я в санатории «Уссури». Знакомых - никого. От скуки я уже стал роптать на судьбу. И вдруг... навстречу мне идет, улыбаясь, Крадин. Улыбка на его бледном лице говорила, что он, так же, как и я, счастлив тем, что встреча с Вечностью временно отложена.

Реабилитироваться так реабилитироваться! ...Его портрет получился у меня со второго раза, а вот написать о нем не удавалось однозначно. После бесед я уничтожил много вариантов, а потом пришел к выводу, что, возможно, дело не во мне, а в моем герое. Николай Петрович правильно и четко мыслит. И в этой правильности почти не проглядывает его внутренняя самобытность. А раз так, то нет эмоциональных «гвоздиков», которыми можно закрепить текст. Подумав, я решил не мудрить, а оставить все как есть. Разные бывают собеседники.

«...Я для себя много раз отмечал, что ничего яркого в своей жизни не помню. Трудно было. Еды не хватало. Родился в Хабаровске в тридцать восьмом. В сорок первом мама, Анна Степановна, перевезла нас в Волочаевку. Отец, Петр Максимович, служил артиллеристом в городе во время войны. Поэтому мы жили у дедушки с бабушкой.

Детство? Это покосы, походы за ягодой - такой был заработок. Мешок на спину - в углы по картошке, к углам лямки, внутрь ведро, да по ведру в руки - и шлеп-шлеп, чав-чав десятки километров по марям бесконечным. Кошмар! Приносили с мамой по три полных ведра. Потом возили в Хабаровск продавать на рынке. Мать учила меня косить: «Левую руку прижми к телу. Вот, зажми подмышкой мой платок...» Научился. Меня обычно ставили наверх, стоговать. Я всегда тянул стог ровно. Когда уходили вечером домой, помногу раз оглядывались, любовались: «Посмотри, какой получился ровный, большой, красивый стог!»

А в кошелке Коля всегда нес специально прибереженный, несъеденный кусочек хлеба или, в крайнем случае, красную редиску. «Это тебе зайчик принес», - говорил он дома младшему братишке.

Слушал я Николая Петровича и думал, что ничего в жизни напрасного и лишнего не бывает. А в детстве тем более - все идет на строительство характера. И напрасно он так отзывается о своем детстве. Оно дало ему привычку к труду и терпение, и еще чувство единства с близкими.

А что потом? Педучилище в Биробиджане, работа в школе, любовь, армия, рождение сына, Академия художеств, рождение дочери, Хабаровск, работа в НИИ эстетики и, наконец, кафедра архитектуры в техническом университете, увлекательная научная работа по истории архитектуры Сибири и Дальнего Востока.

Можно целую человеческую жизнь конспективно вместить в одну фразу. Но получится только схема. А плоть самой жизни, ее вкус, запах и цвет времени исчезнут. Исчезнет карасевая рыбалка во время цветения черемухи, когда караси с маньячным упорством бросаются на крючок... Исчезнут воспоминания о поездах сорок пятого года, с которых солдаты бросали мальчишкам американские галеты, похожие на маленькие гантельки... Исчезнет бидончик холодной колодезной воды, который нес маленький Коля своей умирающей бабушке. Она была тихая, запомнилась плохо, но ее последний глоток навсегда врезался в память. Как запомнился почему-то маленький цирк, который устраивал на платформе безногий калека Леня Подъячий. Он делал перевороты, стойки, кульбиты и этим зарабатывал себе на жизнь...

Меня очень заинтересовала история о том, как Николай вместе со своими однокурсниками- «академиками» отправился в Тюменскую область на поиски двух древних башен, которые затерялись в тайге на реке Кадым. В то комариное место они добирались гидросамолетом. Потом их вел проводник хант. И они нашли два башенных сруба. Между ними холмики от деревянных строений. Копнули землю, открылись остатки бревенчатых стен. Здесь стоял когда-то укрепленный поселок сборщиков ясака, и можно было ощутить дыхание времен освоения Россией Сибири. Это было настоящее научное открытие.

Второй раз Крадин вернулся к этим башням уже в качестве проводника. Потом по просьбе академика А.П. Окладникова он делал доклад в Сибирском отделении Академии наук. И вернулся к башням в третий раз. Вместе с выдающимся специалистом по деревянной архитектуре А.В. Ополовниковым. Вдвоем сделали обмеры поселка, а затем его точную реконструкцию... Очевидно, это магическое место на Кадыме и сформировало интерес Крадина к системному изучению памятников сибирской и дальневосточной архитектуры. Сегодня он возглавляет краевой отдел общества по охране памятников культуры.

В Иннокентьевском храме, самом красивом сегодня храме Хабаровска, висит стенд с фотографиями этапов его восстановления. Есть надпись о том, что автор реконструкции - Н.П. Крадин. Два года совершенно бесплатно Николай Петрович дневал и ночевал на этой стройке. И приятно, что реконструкция выполнена достоверно, дух времени воссоздан.

«До революции считалось, что если ты не спроектировал ни одну церковь, то ты архитектор неполноценный. Мне эта работа дала много больше, чем если бы я разработал несколько десятков типовых коробок».

У архитектора Крадина свое мнение о работе хабаровских художников над внутренним убранством храма. Он отметил ряд недостатков, разрушающих единство помещения. Во-первых, считает он, нарушен масштаб алтаря, и поэтому вершины арок как бы «срезаны», а сами арки потеряли ритм и «рифму». Вторым недостатком, по его мнению, является то, что купол храма разделен росписью на четыре части, нет его цельности, а это вносит беспокойство в интерьер здания. Он обращался к художникам, но не был услышан. Конечно, художники вкладывают всю душу в ответственный заказ, но мнение архитектора - тоже вещь не последняя. Храм - образ единства и гармонии. А какая может быть гармония, говорит он, если страдает архитектурная идея, созданная давно ушедшими из жизни творцами?

У профессора Крадина острый взгляд на архитектуру Хабаровска. Он считает, что три холма, на которых стоит город, - это Богом данная красота, которую надо подчеркивать и обыгрывать: высотные здания должны стоять на вершинах холмов, а внизу большая этажность ни к чему, нельзя «уравнивать» рельеф.

Архитектуру недавних лет он называет стилем «баракко» - мы ошибочно гнались за дешевизной и строили из плохих материалов. А затем вынуждены тратить средства на бесконечные ремонты, потому что получили обвальный фонд, по-хорошему подлежащий сносу. Наши панельные халупы рассчитаны на сорок-пятьдесят лет существования. А что потом? Вся наша бывшая советская страна окажется на улице. Пока протекают крыши и швы. Но скоро, когда прогниет арматура, начнут вываливаться плиты...

А как же со строительством сегодняшнего дня? Николай Петрович говорит об успехах архитекторов Петербурга, Якутска (кстати, выпускников хабаровского факультета). О хабаровских достижениях в этой области я не услышал. В Хабаровске, по его мнению, преобладает электический стиль, когда различные элементы стилей соединяются без внутреннего единства. Такие здания невозможно полюбить. Они импонируют только тем, что новенькие, чистенькие и богатенькие. Но в них проглядывается пошловатый дух. И виноваты, скорее всего, не архитекторы, а заказчики. Они стремятся увековечить свой вкус и свои представления о красоте: «Уберите здесь окно. Здесь у меня будет комната-сейф...» И это вмешательство идет, когда здание уже строится... А о том, что творится по городу, когда «новый, любой национальности» покупает несколько квартир и ломает капитальные стены, дающие упругость всему зданию, Крадин говорит с возмущением: «Такого не может быть нигде в мире!». Зато у нас есть. С бассейнами на верхних этажах.

- Но есть же что-нибудь отрадное, Николай Петрович?

- Есть. Есть успехи в решении интерьеров. На европейском уровне и по материалам, и по исполнению. Это универмаг и некоторые небольшие магазины.

Крадин «реабилитируется» в работе - пишет научные статьи: «Отрабатываю президентский грант и грант Российского гуманитарного фонда». Он мыслями уже в китайском городе Даляне. Там восстанавливается русская улица, Николай Петрович - один из авторов реконструкции. Как там идет дело?

Разные люди говорили мне о моем герое противоречивые вещи. Оказывается, Крадин не всем мил и не всем нравится. Но, думаю, личные симпатии и антипатии должны отходить на второй план, когда мы имеем дело с человеком дела. Человека-то ценят по делам. Дай Бог ему их продолжать.