Ой, где это я? Я еще тут или уже нет? Темно-то как. И холодно... Зин, Зина-а! Молчит. Нету Зины. Бросила меня. Все меня бросили. И не понять - где! Во дела... Какие-то шишки кругом, ветки, иголки. Неужели я в лесу?! Белые пятна кругом, то ли снег, то ли что иное, не определить.

А как тут ределить, когда не могу сообразить, в брюках я лежу или без? Какие у меня были ноги до этого - белые или черные? Нет, я точно в лесу, вон как дует из всех щелей! Но если я в лесу, то почему гимн недавно играл? Какие в лесу гимны? Да главное, гимн-то играл советский, во дела какие... Я потому и проснулся. Не столько от холода, сколько от удивления. Наверное, я в раю. В советском. Где колбаса дешевая. Это ж надо так вчера... Проклятые американцы. Довели! Уже понять не можешь поутру, где находишься. Но, если здраво разобраться, то при чем тут американцы? Это ж я сам вчера ни свет ни заря поперся к соседу Петьке, с кем накануне и гуляли. Надо было выручать товарища, а как же. У него сложная семейная жизнь. Такая, что регулярно Петруха поутру остается дома один, как после шторма на отмели, зеленый и аж трясется весь. От воспоминаний. Хорошо еще, что полысел раньше времени, а то она б ему волосья-то повыдрала. Как люди вот так живут годами, в вечном бою, не понимаю! Моя Зинаида хоть и тоже не подарок, но предпочитает действовать тихим сапом, все вздыхает, плачет. Я ее даже подозревать одно время начал, потому что непонятно - чего она этим добивается? В гроб меня вогнать хочет что ли... Жалостью своей.

Но, в общем, ладно, прихожу я к Петру. Бутылку, конечно, взял. Смотрю, а он уже веселый. Поглядел он на мою водку, которую я торжественно на стол поставил, рожу скривил и говорит так проникновенно:

- Ваня, неужели мы с тобой и в третьем тысячелетии будем пить эту гадость?

А что, водка хорошая, ею у нас на перекрестке старухи торгуют, все берут, никто пока не умер от нее, все исключительно своей смертью. В общем, я удивился, но виду не подал.

- Ты что? - говорю. - Не проспался или завязал? Ну тогда я пойду.

- Никуда ты не пойдешь, Ваня! - торжественно заявляет он. - А канун Нового года мы с тобой отметим не какой-то там «паленкой», которую по грязным бутылкам разливал безымянный бич трясущимися руками, а более благородным напитком!

Я тут вовсе удивился.

- Ты, Петя, точно не проснулся, как следует! - говорю я ему. - Конечно! Ты ж квасишь с католического Рождества, иезуит ты этакий! Какой тебе Новый год, когда с него неделя минула? Или ты забыл?

Он хитро так глаз прищурил:

- А мы его по какому календарю встречали?

- Как по какому, по настенному.

- Нет, Ваня. Есть два календаря - Грегорианский и Юлиановский. Это императоры такие были в Древней Греции, Грегорианий и Юлианий. Один - старый, другой - новый. Они создали нам календари.

- Так мы по какому встречали? - спрашиваю я и чувствую, что у меня голова кругом идет. Петру-то что, он уже опохмелился. Но вижу, и он засомневался. Зачесал лысину. Потом говорит:

- Тьфу, черт! Запутался я с тобой! Но идея вот какая, Ваня. Раз уж мы в миллениуме...

- Где, где?

- Не перебивай! Раз уж мы перешли в новое тысячелетие и проводили наше проклятое прошлое традиционным напитком - «паленкой», то в новое мы должны войти, как белые люди, подняв бокалы с более благородным напитком, как и пристало новым русским. Вот!

Тут он пристукнул о стол квадратной бутылью с коричневой жидкостью.

- Вот! - говорит. - Это «Биттнер»! Видал рекламу по телеку? Благородный напиток, на травах. У жены подрезал. Она его по чайным ложкам пьет, от женских хворей.

- Дорогой, поди! - говорю. - Не заболеем ли с него?

- Да ты что, Вань! - сияет он. - Будет что мужикам рассказать: «Биттнер» пили!» Или мы этого не достойны?

- А водку тогда куда?

- Не торопись, Ваня, дойдет и до нее черед!

«Ну, - думаю, - раз уж мы и правда в этом самом, в линолеуме...»

- Наливай! - кричу. - Однова живем! Тысячи три отмотали и живые! Хрена ли нам «Биттнер».

Ну, врезали по стакану, посидели - не берет. Хотя, напиток, конечно, ничего. Но слабоват! Врезали еще, опорожнили бутылку - не берет. Ну, сидим, беседуем так душевно, ждем. Между делом мою бутылку тоже уговорили, за второй сбегали, а «Биттнер» этот все не действует, аж обидно.

Сходили еще за одной. И тут меня как поволокло... Последнее помню, как Петро все кричал: «В тайгу! В лес! Едем! Эй, ямщик!».

В сугроб ему захотелось после «Биттнера». Я так думаю, что этот напиток делается не просто на травах, а на чистой «анаше», иначе с чего бы я ни хрена не помнил? Не с трех же бутылок. Помню вот, что в лес собирались, а вот вернулись ли?...

И спрашивается: где же я это теперь? Кто так храпит? В моем доме! Кто?! А-а-а-а, да это ж я точно у себя дома, под елкой лежу. Фу ты, черт, сразу гора с плеч! Зин, Зина-а-а! Молчит. И храпит кто-то, прям аж страшно. А может, я... Может, я вовсе не у себя дома? Вот же довели проклятые американцы! Хотя при чем тут американцы? Это правительство довело. Стабилизацией своей. Раньше как хорошо было - сидишь месяцами без зарплаты, на картошке да огурцах. У телевизора, с газеткой. Сидишь да мечтаешь, вот когда-нибудь денег дадут. И на душе печально так, чисто, светло. А сейчас что? Вот тебе аванс, вот тебе получка! Да еще прибавили. Главное, ведь все равно денег хватает только на водку, «Мерседес» на них не купишь, и без памперсов привыкли обходиться. Куда их, эти деньги? В банк? Ага, ищите дурня! Вот они все и уходят известно куда... А организм-то не железный, он же и отдохнуть хочет, а тут еще праздников порасплодилось столько, что запутаешься. Нет, это ж рехнуться можно от такой свободы! Лежишь под елкой, не понять где, то ли вчера, то ли сегодня, гимн играли советский, то ли двенадцать ночи, то ли шесть утра, и еще храпит кто-то неподалеку. А может, это в соседней квартире, стены-то тонкие. Так где ж я, братцы?!

А внутренний голос ласково так шепчет: «В миллениуме, Ваня, в миллениуме!»

Я вот так думаю, что в соответствии с нашим менталитетом, миллениум - это нормальное состояние народа на все следующее тысячелетие. А так что? Да ничего, только не надо «Биттнер» с «паленкой» мешать.

Вот сейчас рассветет за окном, и все станет ясно, легко и просто. Как всегда.

В. ИЛЮШИН.