Он был очень странный, этот наш учитель рисования. Когда мы отвлекались и не слушали его, он возмущался до заикания. Казалось, он считал умение рисовать главным достоинством человека в жизни. Да он просто выначивается, думали мы. Как же, единственный мужчина на всю учительскую дружину. Много позже я понял: человек хотел, чтобы его понимали. И обижался, что мы не видели мир таким, каким видел его он. Красивым, как на его этюдах.

Отправившись из Хабаровска на поезде в западном направлении, многие пассажиры после знаменитого моста через Амур укладываются на вторую полку и, скользнув осоловелыми глазами по Волочаевской сопке, бесконечные инские болота пересекают сморенные сном. И я сам так делал всю жизнь. И вдруг, проезжая по автодороге Биробиджан - Хабаровск, увидел среди этих болот одинокую фигуру человека с этюдником. Что здесь нашел художник? Унылая равнина на многие километры вокруг, лишь труба котельной да привокзальный виадук разнообразили пейзаж. Любопытство одолело: вышел из машины, заглянул через плечо художника и... сделал открытие, вернее, оказался на его пороге. Передо мной сбегающая по покоробленному листу торшона акварель оставляла за собой расплывчатые силуэты голой рощицы, точь-в-точь группа людей по колено в воде. Такой драматизм исходил от этой группки, что сразу вспомнились роденовские «Граждане города Кале». Только это был инский вариант.

Сижу в уютном кресле у него дома и рассматриваю картины. Так вот каков Ин, совсем не такой, каким казался из машины! Большая часть работ спрятана за шкафы и двери: акварель боится солнечных лучей. Извлеченные на свет божий, они, как провинциальные красавицы, не сразу выказывают свое обаяние. Чем же именно они берут меня за живое? Нет, не сюжетом. Он немногословен. Пожалуй, вот «Большая вода» да «Краны» очаровывают выразительностью линий. А в «Стоге сена» - сама гармония массивов цвета. Разглядываю изображение чего-то похожего на пристанционный виадук. Автор просит угадать, что он имел в виду. Я и сам терзаюсь от метафоричности акварели. После веселого «Пароходика» на ярмарочной волне это кажется угрюмым верблюдом-каторжником пустыни. Откладываю в сторону, не подозревая, что разгадка близка и наступит уже завтра.

Утром мы на велосипедах и с коробами покатили за грибами. Я еду осторожно, боясь проколоть шины об острый камешек. А Слава успевает объехать меня и слева, и справа, непрерывно рассказывая все, что не успел вчера. Забавно видеть его на велосипеде: как будто старик Хоттабыч оседлал проворного ослика. Или Мефистофель на каникулах. Как на газетном шарже по поводу его выставки. На берегах Биры и Биджана Слава становится знаменитостью. Кроме того, что он пишет на болотах свои этюды, обошел всех белок по заготовке грибов на зиму, завел такую пеструю, как краски в его этюднике, стаю кур в сарайчике, помимо всего этого еще умудряется выкроить время и для государевой службы: Вячеслав Евгеньевич является ведущим специалистом отдела народного образования (по-старому, инспектором).

Но вот мы и приехали. Дальше надо идти по пояс в воде. Бедные велосипеды, чуя близкую смертельную ржавчину, цеплялись под водой за каждую кочку. Руки заняты, комаров пришлось сдувать. Как жалко, что у людей нет хвостов! И тут меня осенило: тот пресловутый мостик со вчерашней картины - не что иное, как лошадь, пьющая воду! Да-да, широко расставленные ноги, длинная склоненная шея. Я прибавил шагу (то есть броду), пытаясь догнать художника. Куда там! Он уже радостно кричал мне из дубовой релки, показывая срезанный белый гриб.

Когда-то очень, очень давно у Тужилина, тогда еще студента Хабаровского пединститута, был преподаватель Фентисов. Вообще-то преподавателей у него было много, но этот запомнился. Упрямый был. Все время на своем стоял. Добивался, чтобы у Славы такое же художественное видение было, как у него самого. Любые попытки уйти в сторону пресекал, заставлял переделывать. Словно чувствовал, что этот талантливый ученик - один из последних... Нет больше Фентисова. Но вот есть Тужилин. Внешне сговорчивый и, кажется, готовый на компромиссы. Но когда дело касается принципиальных вопросов, из него начинает выглядывать тот самый жесткий преподаватель.

Время течет на Ине (как и в рекламной Новой Зеландии) медленно и консервативно. Хорошие условия для созревания сыра. Но нашелся человек, который полагает, что попутно закисают мозги. Это опять же наш Вячеслав Евгеньевич. Среднестатистический сельский учитель поминутно думает, что и из чего сварить к ужину, на что одеть стремительно растущее потомство. На этом фоне это замотанное существо обязано рассказывать о творчестве Рембрандта или о мытарствах Ван Гога, само уже плохо осознавая, кому конкретно это нужно.

Вячеслав Евгеньевич по мере своих сил пытается вдохнуть в таких бедолаг смысл жизни, нисколько не смущаясь, что это скорей божья, чем человеческая задача. Если считать по уйме затрат и малости отдачи. Но такой уж склад ума у художника. Собрал он как-то летом подопечных учителей на пленэр (с французского - рисунок на открытом воздухе). Кворум начисто забыл, что такое этюдник. Но через несколько дней робость прошла, что-то стало получаться. Это надо было видеть, как взрослые дяди и тети радовались как дети, видя собственные успехи. Вместе с ними радовался и Слава, вспоминал свое студенчество. Молодость возвращалась! А как все менялось вокруг! Обыденная рощица вдруг начинала играть на холсте причудливым узором ветвей. А солнце, пронизывая лучами кроны деревьев, выкладывало на полу леса фантастическую яркую мозаику. Нет, все-таки хорошая работа была у Фентисова!

Зимой думаю опять приехать в Ин погостить. Откупорим мы с художником бутылочку за встречу, закусим грибочками, помолчим, поглядывая на картины. Может, это произойдет в гараже. Во-первых, там тоже картины, во-вторых, жена Наташа, учительница, нисколько не боится своего мужа-инспектора и может выпроводить туда нас обоих. Но в любом случае будет светить либо полная луна, либо станционный прожектор.

Ю. ГЛУШКОВ.