Чертовщина

Несколько лет назад в журнале «Дальний Восток» был опубликован роман хабаровского прозаика Александра Гребенюкова «Ангел и Бес». Недавно автор закончил работу над его продолжением - сатирической повестью «Городничий». Главу из нее мы предлагаем читателям.

А между тем в городе назревало новое событие - из ряда вон!..

Танк, танк, проспавший на постаменте двадцать пять лет, крутанул лобастой башней влево-вправо, пошевелил стволом... тем самым, в виде... и, пятясь, осторожно, как медведь с дерева, сполз на подстриженный газон. Затем встряхнулся и, лязгая траками по асфальту, бойко покатил по дороге. Такого никто не ожидал. Хотя народ с утра и насмотрелся на всякого рода чудеса. Собственно, неприятности могли возникнуть только у водителей иномарок, не сумей они вовремя увернуться. Но водителей, вконец распоясавшихся на российских дорогах, танк очень легко призвал к порядку. Нарушителей сразу не стало. Выскакивать на встречную полосу уже никто не решался, даже такие нахалюги, как «мерседесы» или джипы. А что вы хотите? Танк все-таки. Размажет по мостовой - и всего-то делов.

А Т-34 весело катил по одному ему ведомому маршруту и, что странно, никакой гари или дыма не вылетало из его выхлопной трубы. Да и внутри наверняка никого не было. Люк башни был крепко заварен, дабы бомжи не облюбовали его под ночлежку. Но вот катил танк по мирному провинциальному городку - и хоть бы хны.

Колыхнуло, словно ураганным ветром, толпу от крика: «Переворот!». Грозное слово взорвалось над городом, но тотчас пропало. Не прижилось. Не та обстановка. Не вязался с таким страшным словом одинокий танк с красной звездой на боку образца победной Великой Отечественной войны. И народ вместо того, чтобы валить троллейбусы и автобусы на мостовую, сооружать баррикады, гурьбой бежал вслед за боевой машиной, как если бы по городу слона водили. И вскоре танк возглавлял огромную толпу, льющуюся сплошным потоком прямо по дороге, занимая всю ее проезжую часть, так что машины вынуждены были останавливаться или медленно следовать в ее течении, как лодки, лишившиеся весел, по большой реке. Мальчишки облепили башню танка, бросали озорные выкрики в толпу, еще больше ее веселя, а ствол (для приличия так его назовем) оседлала красивая деваха с развевающимися рыжими волосами, в короткой юбчонке, с длинными голыми ногами. Размахивая спортивной кепкой с длинным козырьком, она восторженно кричала:

- Даешь любовь!

И толпа подхватывала дружным ревом:

- Лю-ю-б-о-о-овь! Лю-ю-б-о-о-оо!...

Милиция оторопело взирала на это дивное шествие и не знала, что делать, потому как начальство все было в недоумении и расстройстве.

А танк, прокатившись по улице Вождя, свернул направо по улице Поэта и покатил вниз. И тут всем стало ясно, что движется он к Площади. Милиция тут же заквакала в рации. Не собирается ли танк шандарахнуть, по примеру своих столичных собратьев, по Белому дому местного значения? Ведь неизвестно, что ему взбредет в тупую бронированную башку. Хотя опять-таки, а чем шандарахнет, если в нем ни одного снаряда, да и стрелять из чего? Из этого, которое вместо пушки?! Черт-те что, одним словом! Но на всякий случай в Белом доме объявили пожарную тревогу, и из него, как цветной горошек, сыпанули по площади большие и маленькие чиновники. И только мэр остался, как капитан тонущего корабля. Он справедливо полагал, что один танк, да еще такой древней конструкции, большого разбоя не учинит. А вот после мэра спросят: «А ты, сукин сын, где был в это время? И какие меры ты принял, чтобы прекратить безобразие?».

Т-34 тем временем приближался к Площади, пропылил мимо японского консульства, до смерти напугав дипломатов, и пополз вверх по улице. Стоящий у открытого окна городничий с бледным лицом и прыгающими по подоконнику пальцами отчетливо расслышал лязг траков по асфальту и непонятный, но внушающий мистический ужас то ли шорох, то ли шипение, словно надвигалась на Белый дом гигантская волна. И на какое-то мгновение Петр Васильевич вдруг пожалел себя и кинулся было к дверям, чтобы улизнуть со своего «мостика», но остановился. Он сообразил, что надвигается на него не какое ни цунами, а накатывает огромная неуправляемая толпа, и что ей в голову взбредет - одному Богу ведомо. Это она рвала на куски иуд-бояр, воевод-кровопийц. Бывало, что и до самодержавцев добиралась. А уж его-то, мелкую государеву сошку, по шапке и на кол - это очень даже запросто. И, не удержавшись, Петр Васильевич обмахнул себя крестным знамением: «Господи, пронеси!». И ведь не обучался никогда креститься, а как прижало - на тебе, объявился новообращенный христианин. Ох, знал Петр Васильевич, что есть за что ему голову на плаху и топором ее напрочь снести. Правда, это еще доказать надобно, а для того свести в тайный приказ и на дыбу подвесить, чтобы телеса белые пощекотали раскаленными щипцами. Тогда б, конечно, он бы все поведал, но, слава Богу, времена оные прошли, а наступившая демократия давала полную возможность избежать скорбной участи и остаться при своих интересах. Интересы же те спрятаны в подвалах банка. И не какого-нибудь, а заморского. Поди к ним подберись. Все это быстро пронеслось в голове городничего, и он уже спокойней вернулся к окну и стал наблюдать, как события развернутся дальше.

События не заставили себя ждать, и вскоре Петр Васильевич ухватил взглядом выскочивший на Площадь танк. Тридцатьчетверка с ходу направилась к памятнику Вождю, остановилась перед ним, словно любуясь, развернувшись, покатила к середине Площади и замерла против окон городничего.

Народ уже заполонил Площадь, и вспомнились подзабытые советские времена, когда гремели на Площади парады и демонстрации и ликующие толпы воплями выражали согласие со всем тем, что возвещали с трибуны местечковые царьки. Только в этот раз все перевернулось и перековеркалось, смешалось в одну кучу. Не парад, не демонстрация, а черт-те что и танк с гигантским фаллосом вместо ствола, а на нем - какая-то рыжая бестия.

- У-у-у! - чуть не завыл от бессилия мэр. Вот бы упечь ту гниду, которая закарнавалила весь город, лет этак на десять, да в Магадан, в Магадан! Команду бы подать. Петр Васильевич оглянулся. Но никто рядом не стоял, не заглядывал преданно в глаза, не выражал рвения и готовности выполнить любое его приказание. Бросили одного на растерзание толпы, свиньи неблагодарные!

А толпа постепенно умолкла, притихла и замерла. Тишина докатилась до краев Площади и хлынула в уличные протоки, которые тоже были заполнены народом. Все замерло. И только рыжая деваха невозможной красоты вдруг сделала несколько грациозных па на самом краю танкового ствола-фаллоса.

И вдруг танк бабахнул по Белому дому.

- Оо-ах! - дружно вздохнула площадь и взорвалась воплем: -А-а-а-а!

Дело в том, что вместо снаряда к Белому дому полетела... та самая рыжая бестия, которая еще секунду назад завораживала толпу своим аппетитным задом, а теперь, словно огненный факел, каким вдруг загорелись на солнце ее длинные распущенные волосы, пересекла воздушное пространство до открытого окна и, влетев в него, точно угодила на руки мэра. Обняв очумевшего Петра Васильевича, она чмокнула его в щечку и сделала толпе ручкой.

Толпа опять восторженно взревела, полетели вверх спортивные кепки, шляпы, фуражки и пустые пластиковые бутылки из-под кока-колы.

Опомнившись, мэр бросил на пол девчонку так, словно это была гигантская фаланга из пустыни Кара-Кум. И рыженькая тут же пропала, словно черт ее куда-то унес.

Народ вовсю веселился на площади. Откуда-то набежали лоточники, подъехали грузовички с крепкими напитками, и бойкие парни и девчонки живо организовали торговлю. Из динамиков вдруг грянула попса и пошла градом колотить по головам и без того возбужденного народа. Веселье вспыхнуло с новой силой. Танк же осторожно прокрался через толпу и покатил обратно на прежнее место. Только на этот раз на него уже никто не обратил внимания, не до того стало.

Мэр, еще чувствуя в руках тяжесть рыжей бестии, пошатываясь, отошел от окна. Такое перенести даже ему, битому волку, было нелегко. Все равно, что поставили к стенке, прочитали приговор, завязали глаза и шарахнули холостыми. Он нахлестал водки полный фужер, проглотил его, не поморщившись, и повалился в кресло. Какое-то время мэр полулежал с закрытыми глазами и слушал, как стук часов сливался со стуком в висках. Потом вздохнул. Хмель ударил в голову. Мэр потянулся, уголки губ поползли в стороны, и он восхищенно воскликнул:

- А хороша стерва! И пахло от нее... Это что же за духи такие? Вот Софья жалуется на меня за... невнимание. Так если от нее кислым борщом пахнет, я как на это должен реагировать?! Надо, надо будет найти эту рыженькую. И взять секретаршей. А Филипповну в шею. В архив. Пусть там пыль с папок сдувает.

С этой мыслью мэр, измученный нынешними потрясениями, вдруг облегченно провалился в сон. Ночь уже наваливалась на площадь.

Александр Гребенюков.