Путивец рассказывает...

В предпраздничные мартовские дни хабаровский актер Евгений Путивец отмечает две значительные даты своей жизни. Прожил он на свете 55, а на театральной сцене она длится уже 35 лет. По этому случаю в Хабаровском театре драмы состоится его бенефис - так издавна у нас отмечаются подобные события.

- С чего беседовать начнем, Евгений Иванович? С театра или, может быть, с фамилии? Интересовались ее происхождением?

- С фамилией все просто: отец у меня украинец, родился неподалеку от старинного города Путивля. Тут и корни искать надо.

- В этимологическом словаре русского языка М. Фасмера упоминается еще и о том, что в Древней Руси так называли жителей мест, расположенных вблизи рек Сейм и Путивца. Все же фамилия ваша подсказывает, что ее носитель все время находится в пути. И тут есть странные совпадения - вы из тех актеров, кто поколесил едва ли не по всей России-матушке, как герои одной из пьес Островского.

- Судьба, очевидно, также состоит и из совпадений. Родился-учился во Владивостоке, актерское образование получил в Щукинском театральном училище в Москве. А потом пошли театры и города - Калинин, Кострома, Нальчик, Улан-Удэ, Владивосток и вот уже тринадцать лет Хабаровск.

- Охота к перемене мест? Или все же судьба гоняла по городам и весям?

- В то время, до перестройки, актер мог выбирать себе театр, как жену. Засиделся на одном месте, не ужился с начальством, не дают тебе желанные роли - собираешься в дорогу. Помогали гастроли - приглянулся тебе театр, город, вот и стучишь в нужную дверь.

- Вас, видимо, брали, хотя обо всех этого не скажешь, не всякий актер был ко двору. Но почему так долго задержались в Улан-Удэ? Не из-за званий? Вы редкий артист по их числу - заслуженный, народный Бурятии, заслуженный артист России, лауреат госпремии...

- Ехал туда на год, но застрял на целых тринадцать, все мои почетные звания там и получены. Существовала тогда некая наградная система: присвоили первое, жди следующее, нарабатывай багаж. Я считался актером репертуарным - это же артисты, на которых обычно выбирают пьесы, ставят спектакли. Делалось, конечно, не без умысла - чтобы держать нужного актера ему давали роли, присуждали звания. Такая вот иерархия.

- Коли так - значит роли у вас получались интересные?

- Да, наверное. Тут я счастливчик. В Костроме, например, каждый сезон театр открывал пьесой Островского, многие роли доставались и мне, Незнамов, к примеру. Был здесь у меня и Ромео, и другие серьезные работы.

- В Костроме как раз у вас случилось не очень приятное событие - увольнение из театра.

- Дело такое было, по-молодости, наверное, подставился. У знакомой умерла в Москве мама, надо было ей помочь. В театре назревала премьера. У меня там три небольших эпизода. Подхожу к главрежу, прошу, отпусти, мол, на пару дней, объяснил зачем. Тот - в крик, хочешь премьеру сорвать. В столицу я все равно поехал, помог женщине, но к премьере все же вернулся. Оказалось напрасно. Скоро появился директорский приказ на трех страницах, посвященный актеру Путивцу. Такой-сякой, я не оправдал доверия, нарушил дисциплину, ходатайствовать перед «Щукой» о лишении меня диплома и, конечно, уволить. Ну, ушел я на пару дней в загул, а потом решили меня пропесочить на общем собрании. И тут случилось чудо: труппа за меня заступилась. Молодой, мол, способный, зачем судьбу ему ломать, он ведь в столицу не на прогулку ездил и т.п. Оставили меня в театре.

- Кстати, о загулах. Что, актеры и в самом деле сильно пьющие люди?

- Сейчас я бы так не сказал. Более того, мужчины даже курить многие побросали, не то чтобы накачиваться водкой. У нас актрис больше курящих, к сожалению. А тогда, в советские годы было такое поветрие. Если ты считаешь себя талантливым, то надо было быть и пьющим. Непьющие казались подозрительными, они обычно делали карьеру в профсоюзах, парторганизациях.

Вообще, актерская среда в советское время всегда выделялась, хотя на фоне общей нищеты все были равны. Но на первый план выходили иные ценности, а профессия давала возможность проявить свой талант, ставить острые пьесы, отстаивать нравственность, правду и т.д.

- Что же поменялось сегодня, ведь театр - по-прежнему кафедра...

- Поменялось все: другая страна, другим стало общество, не избежал перемен никто, сейчас у нас иные ценности и кумиры, концентрируются они вокруг золотого тельца, увы. Хотя денег, как и прежде, у актеров нет, но есть свобода: ставь все, что захочешь, никакой цензуры. Вот ставить только не на что, гастролей нет, в лучшем случае - побываешь в Николаевске-на-Амуре. И если актер попал в конкретный хабаровский, к примеру, театр, то он так здесь и останется, перспектив никаких. Если чудо не произойдет.

- Грустно и безысходно как-то... Вы не разочаровались в профессии?

- Разочаровываться поздно, однако, в 55 лет. Остаются сожаления, мог бы раньше уйти в режиссуру, опыт такой есть. Актерская профессия весьма зависимая - от режиссеров, от труппы, от пьесы, да от кого угодно. Можно ждать свою роль всю жизнь и так ее и не встретить. Но она, профессия, и очень привлекательная своей публичностью, творческими возможностями, можно прожить на сцене массу чужих жизней, ее оттенков, что-то людям сказать нужное.

- Хабаровское тринадцатилетие у вас как сложилось, удовлетворение есть?

- Думаю, сложилось не плохо, в репертуаре я не простаивал, были и удачные, на мой взгляд, работы в «Дон Жуане», «Игроках», в «Хочу сниматься в кино...».

- Коллеги отмечают вашу надежность, профессионализм, провалов на сцене у вас не бывает?

- У каждого должна быть профессиональная оснащенность, это элементарно, а вот надежный ли - не знаю, им виднее.

- Ваша семья - надежный тыл, вы находите в ней поддержку?

- Еще какой тыл. Мне очень хорошо с женой, с дочерью. Жена Галина - завзятая театралка, не пропускает ни одного моего спектакля, все про меня знает, критикует, хвалит. Ей я обязан и тем, что живу вторую свою жизнь. Когда меня подкосила болезнь, понадобилась сложнейшая операция на сердце, делали ее в Москве, жена все взяла на себя и поставила меня на ноги. Она у меня человек ученый, заведует кафедрой в академии госслужбы, кандидат наук. С дочерью Ларисой у нас прелестные отношения, однажды она заявила матери: «У меня папа, как мама, а ты - как папа...» Пять лет я носил ей молочные продукты из детской кухни, кормил, сейчас никаких секретов у нее от меня нет.

- А с театром у нее какие отношения?

- Тут посложнее, хотя водить ее в театр стали совсем маленькой. Но как-то она мне заявила: «Папа, я уже не пойду в театр, тебя опять там будут убивать». Это случилось после одного спектакля, где моего героя в финале изгоняют со сцены, а Юра Ичетовкин в ярости кричит: «Я тебя убью!» Вот после этого доченька моя и заступилась за меня, наехав на Ичетовкина: «Ты зачем моего папу хотел убить?» Она еще школьница и сейчас уже меньше говорит о театре, больше о том, как хорошо бы стать дизайнером. Думаю, что театр - не ее призвание.

- Евгений Иванович, раза два слышал ваши стихи, они задели меня. Давно сочиняете, что это у вас: потребность или поэтическое баловство?

- Да не считаю я себя поэтом, это точно. А стихи... они сами пишутся, это случается не так часто, когда происходит нечто, что взрывает душу и она хочет самовыразиться. Тут все просто - в годы моей юности многие писали стихи, на гитарах играли, такое время было, романтика сопутствует молодости, любовь там и все такое. Вот и я попробовал сочинять, хотя это не стало какой-то жаждой каждодневной, потребностью. Ну, выскочит первая строка, носишь ее в себе, шлифуешь, обкатываешь, ищешь следующую. «Какая боль вдруг осознать, что жизнь твоя - рожденье вспять, что многого достичь не смог, что суеты не превозмог, и зыбко теплится лишь это - как я несу тебя в траву в звенящий полдень знойным летом». Конечно, строки эти навеяны были когда-то несостоявшейся любовью к женщине. Так что всерьез говорить о моих стихах - это будет громко. А когда мне стукнуло 45, сочинились такие строки: «Как много оправдал надежд, возвышен выше мер, а дате соответствует лишь обуви размер».

- После сложнейшей операции вы не только вернулись на сцену, но вас еще выбрали и руководителем хабаровской организации Союза театральных деятелей. Зачем вам это?

- Организация наша застыла, она саморазрушалась. И мне показалось, что надо это спасать, помочь. Вот и решился.

- Получается?

- Не очень. Мы пытаемся и кое-что делаем, но ощущение такое, что просто СТД никому не нужен, ни руководителям театров, ни многим актерам даже. Я теперь учусь просить, добывать средства на каждое мероприятие. Вот пригласили нас заниматься в Доме творческой интеллигенции, место выделили. Но зачем нам кабинет, сцена нужна! Не приспособлен пока этот дом к театральным затеям.

- Путивец как-то признался, что актер он по амплуа не очень радостный. Как это следует понимать? Тяготение к определенного рода ролям?

- Очевидно, это тяготение к серьезному сценическому материалу, скорее всего. Но играть приходится все, что предлагают, как же иначе быть профессионалу. Надо уметь быть разным - серьезным, смешным, умным или не очень. Профессия такая.

Беседовал Александр ЧЕРНЯВСКИЙ.