Две пайки хлеба за штаны

В Хабаровске наша семья обосновалась с 1933 года. В то время в районе Казачьей Горы была китайская слободка. Мы, ребятня, любили на «китаянке» покупать вкусные пампушки с зеленым луком или черемшой.

Китайцы занимались огородами и на коромысле в корзинах разносили овощи по улицам и продавали покупателям. А еще они точили ножи и ножницы, чинили примусы, предлагали свои услуги, переходя от дома к дому. В пригороде Хабаровска компактно жили корейцы, выращивали тоже овощи, продавали горожанам. Насколько помню, японцев в городе не было. О Стране восходящего солнца мы знали из газет и сообщений по радио, что это империалистическая страна, что она оккупировала Маньчжурию, а в 1937 году начала войну за захват всего Китая. Знали мы и о провокациях на советской границе (бои у озера Хасан), и в Монголии (у реки Халхин-Гол), где японцы получили сокрушительный отпор.

Я училась в 7 классе средней школы № 34, когда учительница Зинаида Александровна Лескова дала мне стихотворение и велела выучить наизусть, чтобы прочитать на школьном вечере. Оно начиналось так:

Где, когда - не знаю точно,

Но в одной из дальних стран,

Называемой восточной,

Жил завистливый фазан.

Был фазан упитан, сыт,

Но имел фазан при этом

Огромадный аппетит.

В аллегорической форме в стихотворении прозрачно намекалось на захватническую политику правительства Японии. А еще мы пели песню, в которой говорилось, что у высоких берегов Амура часовые Родины стоят, а самураи ночью решили границу перейти, но были отбиты.

...Потом был 1945 год. Тяжелые бои за освобождение Северо-Восточного Китая, в которых советские войска разгромили Квантунскую армию. Правительство Японии было вынуждено 2 сентября 1945 года подписать акт о безоговорочной капитуляции. Тысячи военнопленных оказались на территории Дальнего Востока.

В Комсомольске, где я жила в 1947 году, японцы рыли траншеи для труб теплоснабжения. И вот однажды в морозный зимний день во дворе дома по улице Пионерской я столкнулась с одним из них лицом к лицу. Передо мной стоял с посиневшими губами не коварный самурай (каким я представляла японцев), а обыкновенный юноша, мой сверстник. Он дрожал от холода, что-то говорил и пытался улыбнуться. Исковерканные русские слова дополнял японскими, но я ничего не понимала. Соседка, вышедшая из дома, объяснила, что парень уже часа два мерзнет во дворе и у всех встречных просит булку хлеба в обмен на белые шерстяные кальсоны.

Тогда в Советском Союзе на продукты и промтовары все еще были карточки. Дети получали 400 граммов хлеба, служащие - 500, а рабочие - 800. Прочих продуктов выдавали так мало, что семьи с детьми не сводили концы с концами. «Женщины хотели подкормить японца, - сказала соседка, - вынесли ему картофельные лепешки, но «за так» он ничего не берет, все время твердит, что отдает штаны за булку».

Надо сказать, что булка серого хлеба весила тогда один килограмм и стоила в магазине 18 копеек, а на рынке из-под полы ее продавали за сто рублей. Перепродажа - это сегодня бизнес, в те же годы она называлась спекуляцией, и спекулянтов народ попросту презирал. Но мне стало жаль юношу. «Наверное, - подумала я, - его послали старшие японцы, и он не может вернуться к ним с пустыми руками. Вот почему мерзнет, но не уходит».

Я пошла в магазин, выкупила свой паек хлеба за два дня и принесла ему. Потом долго убеждала, что я живу одна и мне мужские штаны не нужны. Но без обмена тот упорно булку не брал. Я вынуждена была взять кальсоны.

Прошли годы, но эту сцену я помню до сих пор. Мне кажется, что из многих лиц я узнала бы того японского юношу. Выжил ли он в плену, уехал ли домой, есть ли его родственники среди тех, кто приезжает к нам теперь, я не знаю. Но хочу верить, что противостояния между нашими странами больше никогда не будет.

А. ПОНОМАРЕВА.