Егору уже сорок лет. Нигде не работает, семьи нет, так и сидит на шее отца-пенсионера. Еще и недоволен, что семидесятилетний старик медленно копается на даче и маленькую пенсию получает. Спорит с отцом по каждой мелочи. Частенько и тумаки получает батька. Однажды в период запоя и депрессии ударил отца железным прутом по голове. Пролежал отец в больнице три недели, подлечил проломанный череп.

Дело принимало серьезный оборот, завели на Егора уголовное дело. Прикинулся Егор сумасшедшим, вместо тюремной решетки досталась ему решетка психиатрической больницы.

Выздоровел отец, проведал сына. Скоро должен был и суд состояться, который наконец-то развязал бы тугой узел, затягивающийся долгие годы. Ждала Егора либо тюрьма, либо решетка больницы.

Но стоял на распутье старик. И сына жалко, и дело с мертвой точки нужно сдвигать, так дальше продолжаться не может. Посоветовался с родными, друзьями. И пришли к выводу, что Егора надо простить, взять с него слово, что буянить он больше не будет и устроится на работу. На том и порешили. Егор клялся, божился, что сделает все, что повелит отец, пусть только выпустят его на свободу. Дело закрыли, Егора поставили на учет как психически больного человека, не опасного для общества, и отпустили домой.

День проходит, другой, «оклемался», отогрелся мужичок, и уже нет у него желания ни устраиваться на работу, ни вести себя тихо-мирно. Про свои клятвы забыл напрочь. Правда, теперь он уже за железяки не хватается, но после каждого инцидента первый бежит в милицию, сообщить, что отец поднял на него руку. Отец уже смирился с тем, что его оболтус работать вообще никогда не будет, так дал бы хоть свои документы, чтобы оформить ему пенсию как инвалиду, стоящему на учете и страдающему шизофренией. Егор этого не хочет, делает все наперекор, заявляя при этом, что документы он потерял.

Приходит несчастный родитель к врачу-психиатру в больницу, где его чадо стоит на учете, а там заявляют, что пусть сын придет сам, принудительно-де мы его привести не можем, а без него ничего решить невозможно. Советуют при этом, что в таком случае надо подать на сына в суд, лишить его дееспособности. После этого взять над ним опекунство, а уже потом оформить ему пенсию по инвалидности.

Больной не идет к врачу, врач не идет к больному, а между ними мечется Иван Петрович и по-прежнему продолжает варить кашу для сорокалетнего «младенца». А если кашу вовремя не сварит, то этот «младенец» сам начинает «варить воду» над семидесятилетним стариком. А потом бежит... в церковь, которую вдруг усиленно стал посещать в последние годы. Видно, грехи замаливает...

А. ОЛЕЙНИК.