Загадка древнего артефакта

Нынешним летом в Приамурье археологи основательно «раскрутили» колесо истории. Но кто бы мог подумать, что удивительная находка, не имеющая аналогов в музеях края, будет найдена не в специальных экспедициях, а передана бескорыстным человеком. Причем человек, подаривший мне эту загадочную штуковину, еще и смущенно развел руками: дескать, простите, что не сделал этого раньше...

И действительно, когда двадцать лет назад мой собеседник, известный хабаровский художник Александр Петрович Лепетухин случайно обнаружил в береговой осыпи древние черепки и эту, как ему показалось, безделушку, он не придал им значения, а собрал в пакет и унес домой. И лишь недавно, получив от меня в подарок книгу очерков «Путь к сердцу дракона», где я рассказываю об археологических открытиях, вдруг вспомнил и о своих собственных находках и по доброте душевной подарил их мне.

Разумеется, я пообещал Александру Петровичу показать эти артефакты специалистам, и, если будет что-то интересное, передать их в музей археологии, где когда-то работал научным сотрудником.

Хотя замечу: необычность находки сразу же бросилась мне в глаза. И в кажущейся «безделушке» угадал старинное украшение или некое скрепляющее устройство, довольно изящное. А вот для чего предназначалась эта вещица, было непонятно.

Моих знакомых археологов находка также озадачила. Кандидат исторических наук Владимир Краминцев довольно легко определил керамику, найденную вместе с этим предметом, отнеся большинство черепков к началу нашей эры, но сама вещица была из другой эпохи. «Скорее всего, средневековое украшение, - предположил он, - то есть вещь более поздняя, чем керамика. Ну а то, что все перемешано, вполне объяснимо: памятник многослойный и, кстати, уже известный науке, там мы планируем провести раскопки».

К такому же мнению пришли и другие исследователи. То есть вещь явно привозная, средневековая и служившая украшением. Причем выпуклость в центре изделия трактовали как символ черепахи. Для более же детального анализа посоветовали обратиться к приморским коллегам, специалистам по средневековым государствам Дальнего Востока.

Так я и поступил. И археолог из Владивостока, кандидат исторических наук Юрий Васильев дополнил характеристику: «Изделие действительно средневековое, китайского происхождения и могло быть поясной или уздечной накладкой. На чжурчжэньских памятниках в Приморье такие артефакты встречаются. И даже более изящные. А вот у коренных народов Амура подобных изделий еще не отмечено».

Аналогию же с черепахой - священным символом Востока - Юрий Михайлович отверг напрочь, поскольку речь шла об элементе конской упряжи. И тут меня осенило: это мог быть... третий глаз, точнее - символ небесного коня, известный по мифам индоевропейцев. И хотя сам артефакт был китайский или маньчжурский, отголоски древнего мифа налицо!

Что касается материала, считает Ю. Васильев, то породу камня сразу определить сложно. Возможно, это халцедон или сердолик, побывавшие в огне. Такие камни меняют цвет, и бусины, изготовленные из них, ошибочно принимают за мраморные. Подобные изделия нередко встречаются в древних приамурских захоронениях, где применялась кремация, но в данном случае обжиг камня, видимо, применялся заранее, так как изменялась структура камня, появлялись микротрещины и изделие было легче обрабатывать. Для более же точной характеристики нужно осмотреть сопутствующий находке материал, но он, к сожалению, утерян. «Я бы определил эту находку, как лошадиный налобник, распределитель ремней, элемент конского украшения», - сделал вывод Ю. Васильев.

Казалось бы, все. Найден редчайший для Приамурья артефакт, которому место в музейной экспозиции. И можно ставить точку. Но людям пытливым и любознательным интересны не только вещи, но и их судьба. А она у этого артефакта, наверное, весьма необычная.

Эхо забытых прерий

Да, судьба находок порой удивительна. И говоря об этом каменном артефакте, украшавшем некогда чело боевого коня, невольно обращаешь взор к просторам Евразии, где лошади исстари были смыслом человеческого бытия, символом свободы и грандиозных миграций.

Лошади в Приамурье - тема интереснейшая и до поры до времени обойденная вниманием исследователей. Было время, когда дикие лошади, бизоны и северные олени в неимоверном количестве обитали в здешних местах. Было это в ледниковую эпоху, когда по бескрайним амурским прериям и редколесью проносились тысячные табуны низкорослых и мохнатых лошадок, а первобытные охотники устраивали на них облавы. Когда климат потеплел и на смену холодным степям пришла тайга, лошадки вымерли либо откочевали в южные степи, и на долгие тысячелетия животных этих в регионе не стало.

А потом они вернулись. Уже одомашненные и куда более грациозные, чем их далекие предки. Контраст этот хорошо виден по наскальным изображениям в Сикачи-Аляне, где древние лошади трудно различимы и больше похожи на каких-то приземистых и непонятных животных. Зато скакун, да еще с загадочным человеческим ликом на теле, словно примчался из бескрайних просторов Евразии!

Петроглиф этот весьма необычен для Сикачи-Аляна. Можно сказать, инороден для таежной фауны, запечатленной в камне. Прежние исследователи упоминали о нем вскользь либо... замалчивали. Уж слишком не вписывался он в картину древних миграций в Приамурье, когда академик А.П. Окладников буквально навязал свое видение миграционных процессов и этногенеза, отстаивая вначале теорию культуры яншао, оказавшей якобы доминирующее влияние на Приамурье, а затем сменив ее на диаметрально противоположную, «тунгусскую» теорию.

Что ж, археология как наука не стоит на месте. И накопленные за последние десятилетия данные побуждают ученых пересмотреть многие «незыблемые» прежде выводы. И «лошадки» в этом вопросе, то есть влияние номадов, или кочевых народов евразийских степей, вызывают все больший интерес.

Разумеется, «лошадок» местные племена охотников и рыболовов знали и в средние века. Сохранились легенды, где отважные воины и прекрасные девушки седлали коней в районе озера Болонь и на реке Девятке Солнечного района. Но... чьи были лошади? Пусть это не покажется обидным местным жителям, предки которых создали свою самобытную культуру, но легенды о всадниках и их чудесных конях - это отголоски... чужой культуры. И речь даже не о монголоязычных киданях, вторгшихся в Приамурье в десятом веке, и не о других степных кочевниках, а о таких же местных, но только освоивших земледелие и скотоводство дючерах, которых сокрушили в семнадцатом веке русские землепроходцы.

Тема эта еще ждет своих объективных исследователей, хотя, замечу, советские ученые двадцатых годов прошлого века не лукавили, когда наряду с авторитетными зарубежными исследователями утверждали: да, освоение казаками Приамурья было кровавым, и оказавшие сопротивление дючеры были большей частью перебиты, а уцелевших маньчжуры насильно пересилили в свои земли. Так прежняя земледельческая культура левобережья Амура канула в вечность, и лишь спустя два века лошадки русских переселенцев вновь потащили плуги и бороны по плодородным землям. И это было уже новое, цивилизованное освоение «диких» земель.

Ну а как же предки Дерсу, охотники и рыболовы, наблюдавшие трагедию дючеров? Не сумев оказать казакам сопротивления, они смирились и стали выплачивать ясак - не такой уж обременительный для таежного люда. Более того, считает археолог Ю. Васильев, гибель дючеров расчистила предкам нанайцев - ачанам пустующие земли, и они стали мигрировать с низовьев вверх по Амуру.

Знали, конечно, ачаны и лошадей. Видели их у тех же маньчжуров, когда отправлялись за товарами на реку Сунгари. И вообще, считает Ю. Васильев, лошади не были таким уж «неведомым зверем» до прихода русских. Но таежными племенами они не использовались.

- Другое дело - собачки, - говорит Эпонина Алексеевна Богатырева, дочь писателя А. Вальдю, основоположника ульчской литературы. - На собачках ездили все коренные жители Амура, а те, кто жили севернее, и на оленях. Лошадей стали использовать позже, с приходом русских...

И тому немало подтверждений. Так что мудрый охотник Дерсу вряд ли обиделся бы за неумение ездить на лошади. Каждому, как говорится, свои сноровка и навыки.

Мечты, вплетенные в гриву

И, конечно, у каждого своя мечта. И легенды о солнечном коне и священной кобылице, покоривших некогда просторы Евразии, близки и понятны всем живущим. Кто-то видит на таежных сопках черноволосую красавицу, летящую на коне в бездну, чтобы спастись от врагов. Кому-то грезятся кибитки азиатских кочевников. А вот студентке из Комсомольска-на-Амуре Елене Алатарцевой, побывавшей недавно в археологической экспедиции у Бикина, хотелось бы найти легендарное Беловодье. Было ли оно в районе Алтая или на Южном Урале, где открыт загадочный Аркаим, трудно сказать. Но то, что именно там, под небом Гипербореи, прародины индоевропейцев, кони впервые обзавелись медной и кожаной упряжью, факт неоспоримый.

Именно там, а позднее и на Иранском нагорье, куда мигрировали наши предки, взошла звезда коневодства, и воинственные всадники устремились во все части света, поклоняясь солнцу и священному коню.

Вот и упомянутый выше артефакт, украшавший некогда маньчжурскую лошадку, сродни тем древним вещицам, которыми пращуры наделяли резвых скакунов. А заодно вплетали им в гривы ленты и свои мечты.

В. Иванов, действительный член Приамурского географического общества.