Читая его книги, мы становимся богаче и добрее

Владимир Клипель прожил интересную и насыщенную жизнь

28 июля писателю, фронтовику, почётному гражданину Хабаровска Владимиру Клипелю исполнилось бы 105 лет. Он родился за несколько месяцев до Октябрьской революции и прожил большую, полную надеж и тревог жизнь. Владимир Иванович умер на 95-м году жизни.

Кстати, его первые заметки публиковались на страницах «Тихоокеанской звезды» еще в далекие 1940-е прошлого века. Он запомнился высоким, с большим открытым лбом, в военной суконной гимнастерке, был прост в общении.

Владимир Клипель написал около 30 книг. При этом всю жизнь он был защитником природы, утверждая: «Каждая травинка, каждый цветок, птица или зверь - штучные произведения».

Впрочем, произведения Клипеля не только и не столько о природе, сколько показывающие эстетическое воздействие природы на душу человека. Читая его книги, мы становимся богаче и добрее.

Каждый абзац подобен магниту

Его простые, но трогательные повести и рассказы об обычных людях, тружениках, буднях и героизме проникнуты настоящими озарениями. Часто Клипель выбирал жанр интервью, и у него это получалось исключительно проникновенно.

… В 1975 году в печати появляется книга под названием «Улыбка Джугджура» - сборник очерков об Аяно-Майском районе, занимающем северную обширную и труднодоступную часть Хабаровского края. Климат устрашающий и суровый.

Владимир Клипель назвал «Улыбку Джугджура» очерками. В этой удивительной книге поэзия и проза слились воедино, слились органически, создав новый замечательный жанр.

Для меня как читателя и давнего почитателя Клипеля главное то, что он нам оставил своё видение природы. Совершенно уникальное, оригинальное и самое бесценное - богатейшее наследие.

Только вчитайтесь: «С высоты лес кажется густой щеточкой, а луга, болота - ровными, как сукно бильярдного стола, лужайками. По таким только гулять с тросточкой. Иногда мимо окна плывет рыхлый туман - это утренние облака хорошей погоды - кумулюс умулюс, такие беленькие и опрятные, если глядеть на них снизу».

В области русского языка Клипель был мастером непревзойденным. Из необъятного числа слов он безошибочно выбирал слова наиболее живописные, связанные какой-то незримой и почти таинственной связью с повествованием:

«Морские заливы глубоко вклиниваются в сушу. Их зеленая вода обрамлена желтыми срезами гористых берегов. По самой кайме зеленого белым шнурочком обозначается приливной накат волны. Море никогда не спит, оно всегда в работе и дважды в сутки поднимается почти на три метра и снова опускается, как грудь великана во время дыхания.

Облака плыли вдали, касаясь голубыми животами пепельных склонов гор. По их крутым вертикальным изломам лежали белые языки наледей и снега. Целая горная страна проплывала по левому борту машины, и острозубые ее дали терялись в голубом мареве, сливаясь там с грядами облаков.

А справа лежало море - спокойное, голубовато-зеленое, будто застывшее, и только по белой кайме прибоя у скалистых круч да у отдельно торчащих из воды черных камней можно было заметить, что оно живет, дышит.

Морские дали сливались у горизонта с таким же голубым небом, словно две стихии, забыв о споре, примирились и ласково замерли в тесном объятии. Трудно было отвести глаза от этой чарующей картины недолгого покоя».

Каждый абзац подобен магниту, который притягивает из самых разных мест все частицы. Клипель одинаково остро и тонко видел все, что привелось ему увидеть в жизни. А видел он очень много.

А с какой болью пишет он о варварском лове белух:

«Промышляли белух чуть ли не дедовским способом - окружая стадо сетями из толстой бечевы и ожидая потом, пока море в отлив отойдет от берега, чтобы за это время разделать на отмели пойманных животных. В дело шли одни хоровины, то есть толстая шкура и подкожное сало.

Сама же туша отдавалась на волю моря. Хоровины, в несколько сот килограммов, связывались одна с другой и буксировались к складу, где их солили, чтобы потом оптом отправить на жиротопку. Промысел выглядел очень неэстетично, требовал от зверобоев больших усилий, навыка и носил временный характер.

Из истории промысла можно узнать, что велся он в нескольких местах: возле Тугура, Чумикана, Охотска и в Пенжинской губе. Промышляли ее и в лимане Амура, куда белуха заглядывает и сейчас во время хода кеты, и на Северном Сахалине, но в меньших количествах.

О тех временах напоминают лишь кости белух, кое-где замытые в песок. Однако, сколько я ни всматривался с самолетика в морскую воду, ни одной белухи увидеть не удалось».

Лепка образа

У писателей есть термин, заимствованный у скульпторов, - «лепка образа». Но не у многих из них есть такая безошибочно верная «лепка», как у Клипеля.

Вот, к примеру, описание Джугджура:

«Макушки высоких сопок проплывали почти рядом, и на них можно было разглядеть останцы - каменные столбы, словно зубы, торчащие из тела горы. Картины были столь заманчивы, что я не раз сожалел, почему не могу удержать их в памяти.

Я восхищался переливами пепельно-голубых, синих и зеленых тонов на горных хребтах, которые волна за волной уходили к самому горизонту, меня поражала сахарная белизна снеговых шапок, не растаявших даже к августу и так эффектно блиставших под солнцем.

Джугджур хмурился, закутав острые свои пики в чалму серых облаков. Из-за хребта надвигалось ненастье. Только на востоке, там, где осталось море, над нестерпимо синими грядами Прибрежного хребта еще оставалась полоска голубого неба».

Великолепных мест в этой книге великое множество. Не помню в нашей прозе такого описания реки:

«Плесы расстилаются, как голубые шелка, без единой морщинки. Обрезают их у горизонта светлые лезвия кос то справа, то слева, и висят над ними в колеблющемся голубом мареве, будто подтаявшие, островки тальников и чозений и новые берега.

Даль манит, завораживает и с неуемной силой влечет к себе, обещая открыть нечто новое, такое, что до сих пор не открывала, и, повинуясь этому зову пространства, гребешь, не жалея сил, стремясь приблизить свидание с прекрасным. Но вот вдали замаячили высокие горы, а река шла прямо на них и, казалось, обязательно упрется в каменную их стену.

Часам к двум дня горы встали перед нами каменным барьером. Казалось, река уходит под них и сворачивать ей больше некуда. Зеркально блестел плес, а над ним, вполгоры, осыпь и каменные зубья останцев - островерхих скал».

Если бы каждый сердцем читал «Улыбку Джугджура», то никто бы не мусорил в лесу, на природе вёл бы себя, как скромный гость, и тысячу раз подумал, прежде чем сорвать пролеску, ландыш или сломать ветку вербы.

… Писать о природе так, чтобы получалось интересно, познавательно, - великий дар. Можно оживить всё вокруг и придумать удивительную историю про деревья, камни, дождь. Можно «очеловечить» горы, подарить животным речь, способность мыслить, сопереживать, любить. Разве это не чудо?

«Люблю тебя больше литературы…»

Его дочь, журналист Людмила Клипель, написала о нем:

«Каждый отпуск папа уходил в тайгу то с экспедицией, то с другой оказией. Расселял бобров, искал корень жизни - женьшень, сплавлялся на весельной лодке по Амуру до устья, ловил калугу для краеведческого музея, исследовал БАМ.

Маме он писал письма на бересте, вкладывал в них лесные цветочки, а из амурских раковин вырезал для нее то перламутровую рыбку, то листик винограда, то жемчужину. Во все свои походы он брал этюдник - живопись так и не оставил.

Какие великолепные холсты у нас были до отъезда в Переделкино на Высшие литературные курсы! Но пришлось все раздать, не везти же их в Москву. Вызов на учебу пришел, когда отец был в очередной экспедиции. Мама сообщила ему об этом телеграммой. Он отбил обратную депешу: «Люблю тебя больше литературы. Телеграфируй отказ».

Но мама решительно воспротивилась, и в столицу мы отправились налегке всей оравой, подарив квартиру соседям и почти все вещи, какие были.

Мы, дети, никогда не слышали, чтобы наши родители ссорились. Если возникала напряженная ситуация, то, уложив нас спать, они уходили из дома выяснять отношения. Утро всегда оказывалось мудренее вечера, солнечным и спокойным.

Как-то мы с отцом подсчитали, что за свою жизнь он совершил более ста путешествий. Большая их часть пролегла по родному краю. После каждой такой поездки рождалась книжка.

Из-под его пера выходят «Путешествие на Скорлупке», «Дебри», «Улыбка Джугджура», второй роман «Испытание на верность», «Лесные узоры», «Дневник летних странствий», «Ноев ковчег» и опять о войне - «Солдаты Отечества», «Однополчане».

Война и природа - эти две темы неизменны для его творчества. Причем феноменальная память позволяла ему писать с документальной скрупулезностью, которая важнее чистого вымысла. Только потянешь веревочку любой темы, как начинает разматываться клубок памяти - и открывается изумленному собеседнику бездонность знаний этого патриарха.

Никогда даже в малом отец не покривил душой. Человек кристальной честности, этому он учил не только нас, своих детей, но и читателя.

В жизни папа был верен простой истине: меньше пить, меньше есть, больше работать, больше быть на природе, одним словом, не позволять душе лениться. Скромный по натуре, неприхотливый в быту, он ни на войне, ни в мирной жизни не искал наград, званий или чинов».

… На фасаде дома № 5 по Амурскому бульвару в краевом центре есть мемориальная доска с надписью: «В этом доме с 1961-го по 2011 г. жил и работал писатель, фронтовик, почетный гражданин Хабаровска Клипель Владимир Иванович». Он словно по-прежнему с нами. Ведь человек жив, пока о нем помнят.

Александр САВЧЕНКО.