А меня никто не спрашивал…

Профессор Л. Бляхер служил в танковом батальоне

Большую часть срочной службы я нес боевое дежурство, на местном жаргоне - «долбился в сменах». Легкой эту службу было назвать трудно, но были и свои плюсы. Почти совсем отсутствовала армейская муштра, да и дедовщина как-то прошла мимо. На дежурстве ошибка или небрежность могли привести к вполне реальному тюремному сроку. Потому было не до дедовщины. А между сменами оставались те самые 7-8 часов, чтобы выспаться.
Но не судьба была мне завершить службу в той же части. Умудрился подхватить пневмонию со всякими осложнениями, почти два месяца проваляться сначала в санчасти, а потом и в госпитале. Понятно, что за это время меня заменили другим человеком. Потому, когда после госпиталя я прибыл в часть, был обрадован известием, что служу уже не здесь, а в танковом батальоне. Правда, в ходе перевода мои документы потеряли, и в танковом батальоне искренне удивились прибывшему в моем лице пополнению.
Ситуация аховая: на прошлом месте службы меня с довольствия уже сняли, на новом месте факт моего наличия признавать отказывались. В столовую приходилось пробираться, используя статус «дедушки» и старых знакомых, а ночевать в санчасти у знакомого фельдшера. Спасибо земляку-писарю из штаба: сделал еще один экземпляр моих документов, и я, гордый собой, прибыл в новую часть. Но тут начались проблемы другого рода.
- Ну, что, сынок, - обратился ко мне замполит, принимавший мои документы, - с танками знаком?
Я честно признался, что знаком с ними исключительно по фильмам «Они сражались за Родину» и «Освобождение». Но, если что, под танк с гранатой сразу. Про то, что в предшествующий период мы с помощью солдатской смекалки сливали солярку из танков для нашего аварийного дизеля, я счел более разумным умолчать.
- Что же нам с тобой делать? - протянул он. Я сокрушенно молчал. До дембеля оставалось больше двух месяцев, и делать им со мной что-то было надо.
Наткнувшись на то, что я студент университета, замполит с начштабом нашли мне работу по силам.
- Вот. У нас главный комсомолец перевелся, а нового еще нет. Пока за него побудешь.
О лучшем было трудно мечтать. У нас вместе с батальонным писарем и художником была каптерка, где хранились комсомольские документы, краски, кисти, ватман и другие, необходимые для военной службы вещи. Здесь, составляя протокол очередного виртуального собрания, я мог любоваться чудом рождения новой газеты про то, как мы «повышаем и углубляем». За пару недель, поскольку делать было нечего, привел в порядок комсомольские документы, изрядно запущенные моим предшественником, обсудил с соседями по каптерке особенности монохромной живописи и арабские следы в современной испанской культуре. Словом, если бы не тоска по дому, в такой армии век бы служил.
Но как всегда неожиданно (мы узнали только за пару недель от моего приятеля в штабе) грянула проверка уровня политической подготовки в частях. Замполит, зеленый от ужаса, метался по расположению, усиленно повышая подготовку. Мы тем временем организовали две театральные постановки. Одна называлась - «Политинформация», другая - «Комсомольское собрание батальона». Текст писал я, режиссировал художник. Все прошло замечательно. Единственный зритель - проверяющий из политуправления - остался доволен. Когда смолкли залпы победного салюта, замполит вызвал меня к себе.
- Ну, что, сынок. Пора тебе в партию вступать.
Поскольку спорить мне не хотелось, я сказал: - Есть!
Мне дали список документов, которые нужно подготовить. Подготовил. Приношу.
- Молодец! - похвалил замполит. - А теперь давай комсомольский билет.
После некоторой паузы я выдавил:
- Простите, но я не комсомолец…
Пересказывать все идиоматические выражения, произнесенные товарищем майором, закон не позволяет, да и не хочется. Единственной цензурной фразой было: «Как же ты, гад, не сказал, что ты не комсомолец?!»
- А меня никто не спрашивал… - понуро ответил я.
В результате меня в спешном порядке и задним числом приняли в комсомол. Настоящим или искусственным коммунистом мне стать так и не довелось.
Леонид БЛЯХЕР,
доктор философских наук, профессор ТОГУ.