Её звали «мамушкой»

Александра Путинцева с нанайскими детьми

Быль и легенда жизни Александры Петровны Путинцевой, организовавшей в нанайских стойбищах на Амуре Красные юрты, сегодня напоминает остросюжетный фильм. Сейчас трудно представить, как была знаменита эта хрупкая белокурая девушка, которую несколько поколений нанайцев ласково называли «мамушкой».
«Если душа родилась крылатой…» - так однажды в трудную минуту написала Марина Цветаева. Чем больше вдумываешься в эти слова, тем больше продолжений у этого «если». Это и эпиграф к судьбе Путинцевой, к судьбам многих «крылатых» душ, рожденных в переломное время.

Если сыт и пьян, значит, жизнь хороша?

… В 1929 году из Хабаровска выехала на Нижний Амур экспедиция из пяти человек во главе с Александрой Путинцевой, направленной Советской властью в таежную глухомань для создания первых нанайских колхозов, школ, санитарных пунктов.
Представим себе жалкие дырявые чумы, грязных людей, низведенных условиями жизни до уровня зверей, ни о чем не помышляющих, кроме как о том, будет ли хорошая погода, будет ли удачной охота, скоро ли привезут на пароходе спирту… Если сыт и пьян, значит, жизнь хороша, если голоден и трезв и не предвидится удачной охоты - умирай.
Представим без устали разъезжающую по нанайским стойбищам девушку с целью создания культбаз, которые в те годы назывались Красными юртами. Ежедневный риск, ежеминутная готовность встретить смерть.
Об этом снят документальный фильм. В 1930-е годы на Амуре появилась киногруппа во главе с А. Литвиновым и оператором П. Мершиным, которые совершили первую в истории советского кино экспедицию по уссурийской тайге с кинокамерой. А готовить эту экспедицию - от разработки маршрута до снаряжения - помогал сам Арсеньев.
Результатом этого творческого сотрудничества стали два фильма, которые вошли в историю мирового кинематографа: «Лесные люди» и «По дебрям Уссурийского края».
С первого дня Шурочка Путинцева вела дневник, который издан спустя годы Хабаровским краевым музеем им. Н. И. Гродекова. «Дневники Красной юрты» появились на свет благодаря ее внучке Евгении Данченко, подарившей музею бесценные рукописи и документы, негативы, сделанные Путинцевой в период ее пребывания на Амуре.

Учить, лечить, судить…

Трогательное жизнеописание в дневниках поражает простотой изложения, но еще более - простотой отношения к опасностям.
«Вымыли весь дом с сулемой (в Нижних Халбах от скарлатины умирали дети. - Прим. авт.), перестирали белье, перемыли посуду с 8 часов утра до 5 вечера. Без обеда, причем работали исключительно мы, а остальные смотрели на нас, сидя с трубками в зубах. Мы делали это потому, что боялись распространения заразы, а они, зная, что это опасно, прямо издевались…
Утром послали за мной к больному ребенку. Пока мы туда с врачом бежали, ребенок умер. Никифор ругался, что врач ничего не помогает. Сами зовут врача только тогда, когда уже видят, что все равно умрет, и думают, что врач должен поднимать прямо мертвых…»
О прививке оспы в Кондоне, едва не закончившейся трагически:
«Мать и два ее сына ругались так, что волосы дыбом вставали, несмотря на то, что мы уже ко всяким разновидностям мата и прочих площадных слов привыкли. Дело дошло до того, что Николай пообещал схватить ружье и пристрелить меня, если оспу ему привью».
«Температура 39 градусов, засорение желудка, касторку и клизму не дают, боятся баллончика. С большим трудом, потратив часа полтора на уговоры, выпоила касторку, а потом поставила клизму. Акушерка ушла, не вытерпела, а я все-таки осталась и все-таки добилась…»
Читая об этом, невольно думаешь, что это легенды, дошедшие к нам из первобытных времен, - и вдруг спохватываешься: да ведь это же XX век!
Вместе со своими помощниками Сура Путинча (так нанайцы называли Александру Петровну) учила молодых нанаек купать грудных детей, стирать и кипятить белье, шить на ручной швейной машинке, мыться в бане, высаживать овощи в огороде, полоть и копать картошку, доить коров.
Она считалась культработником, но пришлось Путинцевой быть и народным судьей. Ведь в Красную юрту шли по всяким вопросам: рассудить спор, вызволить из беды.
Любопытны приговоры туземного суда над многоженцами, председателем которого была Александра Петровна:
«Самар Никита, имея молодую жену, от нее одного ребенка, спустя год начал сватать вторую жену Марию, которой было 13 лет. По нанайскому обычаю Самар купил 70 бутылок водки для угощения и дал за жену калым: 2 куска шелку, 3 шубы, 25 рублей серебром.
Самара за дачу калыма за несовершеннолетнюю девочку подвергнуть принудительным работам на 2 месяца, но, принимая во внимание его чистосердечное раскаяние, суд заменил принудительные работы денежным штрафом в размере 200 рублей».
Однажды поздно вечером директор Красной юрты возвращалась домой, как вдруг раздался хлопок выстрела. Пуля пролетела мимо ее виска.
- Вы что же это пугаете людей? - крикнула она. - Так недолго в человека попасть.
Путинцева даже не поняла тогда, что стреляли в нее.

Летели к ней письма: «Шура, помоги…»

Александра Петровна была человеком «из того счастливого времени», о которых сегодня не пишут: бескомпромиссные, бескорыстные, живущие высокими целями, честные, принципиальные, беспощадные к себе, добрые к другим, милосердные и строгие.
Судьба распорядилась так, что в 1932 году Путинцеву направили на преподавательскую работу в Институт народов Севера. Спустя время она вернулась на Амур аспиранткой, собирала фольклор нанайского народа, стала кандидатом филологических наук, пережила блокаду Ленинграда.
Кроме того, Александра Петровна в соавторстве написала первый нанайский букварь, по которому училось не одно поколение школьников.
К счастью, она дождалась того времени, когда изменился быт аборигенов, исчезли шаманы, неравные браки, забыто само слово «гольд» и, как желала того Александра Петровна, появились свои нанайские учителя и инженеры, врачи и поэты.
«Мамушка» буквально выпестовала несколько поколений нанайской интеллигенции - Акима Самара, Сулунгу Оненко, Андрея Пассара, Андрея Бельды, Кола Бельды, Константина Бельды и многих других. Ее квартира в городе на Неве на протяжении многих лет была одним большим домом для всех малочисленных народностей Севера.
Однажды один из ее студентов пожаловался, что никак не может написать о том, что очень важно для него. Дескать, жаль, что все это забудется, исчезнет навсегда, растворится…
Она улыбнулась и сказала: «Успокойся, ничего не исчезнет. Все это пребудет в мире, раз уже случилось…»
Существует легенда, что в ее честь были названы Сашами тысячи девочек-нанаек. Через всю страну летели к ней письма: «Шура, помоги…»
И она помогала всем, кто сохранил о ней добрую память. Многие запомнили ее слова: «Не бойтесь жить, в жизни есть высокой смысл и радость, жизнь жестока, но и хороша, будьте мужественными и терпеливыми, когда вам трудно!»

Национальный дух уходит, когда умирает язык

Невелика, может быть, мудрость в ее поучениях, но необходимо помнить, что говорила она это не с трибуны, а в чумах, долгими северными ночами, под визг и вой буранов - многих своим участием, своим словом, деятельной своей добротой спасала не только от отчаяния, но и от смерти.
«Нельзя, чтобы культура была в музейной резервации - и только. Люди, думающие о судьбе своего народа, понимают, что национальный дух умирает, когда умирает язык», - писала «мамушка» своим корреспондентам в Хабаровске.
Самый страшный «враг народов» Приамурья - стилизация коренной культуры. Читая дневники Путинцевой, вспомнился выдающийся мастер декоративно-прикладного искусства Николай У, безвременно ушедший из жизни. Всей своей короткой жизнью он боролся с тем, как нанайских художников превращали в бригады «кустарей».
Мне вспомнилась встреча с Николаем в 2002 году, тогда он жил в селе Джари в обшарпанном бараке. Выглядел неважно: художник был в творческом кризисе, поразили его деревянные сэвэны, казавшиеся живыми. И тут же был притянут таинственным миром красоты. Странные фигурки, магические спирали, нанайский меандр, изящные ложки…
Он говорил о том, что вся природа от камушка до дерева - живая. И не просто живая - но чувствующая. «Да, жизнь не одна сплошная радость, есть в ней и печаль», - сетовал У. Он любил и жалел всех обитателей своего мира - тайги и реки.
Мы встретились поздней осенью, глухие сумерки стояли на улице, а в комнате было светло от дерева, которое казалось солнечным. Пили чай, говорили о традиционных ремеслах, перебирали дорогие имена. Виделись, как оказалось, последний раз… А я все думал: какой близкий человек, как хорошо с ним. Его глуховатая речь, его удивительные глаза ночного неба - все родное.
Николай У слышал голоса ушедших и живущих на отшибе больших городов, глядя на его отполированное до блеска поистине золотыми руками дерево, понимаешь, на чем держались вощеные паркеты и великолепные дворцы.
Он ушел к Верхним людям, оставив после себя свет своих бесценных работ. Целое сокровище, которое искусствоведы сегодня относят к неакадемической этнографии. Сам мастер называл их «сокровенным огнем», который передали ему предки.
- Хорошее дело никогда не поздно сделать, - сказал он на прощание.
… Есть люди, с которыми мы встречаемся, что-то переживаем вместе с ними, а потом расстаемся. А есть люди, которые остаются с нами жить. Вот так одна ниточка потянула за собой другую.

Александр САВЧЕНКО.
Фото из архива
Евгении Данченко.