Ради нескольких строчек в газете

(Продолжение. Начало в №№74, 77, 79 2012 г.).

Или: «Газета не довела до сведения читателей о вражеских делах, вскрытых в Хабаровском горкоме партии. Не показала лицо подлого двурушника, быв. секретаря горкома партии Виноградова».

Досталось от автора и Далькрайкому ВКП(б). «В засорении редакции и издательства «Тихоокеанской звезды» немало повинен заведующий отделом печати крайкома ВКП(б) Грешенин, он все передоверил Шверу и самоустранился от газеты».
«Руководимая Швером, Кукуем и иже с ними газета была превращена фактически в беззубый, беспринципный листок. Все острое, партийное из нее тщательно выхолащивалось».

9 октября в «Тихоокеанской звезде» новая покаянная передовая статья - «Большевистская принципиальность и непримиримость». Не заголовок, а лозунг, которому всем поголовно велено поклясться. В ней опять топчутся по Шверу и его «пособникам».

Появляются и новые имена - руководящие сотрудники аппарата крайкома Каплан, Мякинен, Соколов оказались врагами народа. Газета сообщает о том, что бюро крайкома обязало созвать городской актив в Хабаровске и предложило секретарям обкомов и райкомов ВКП(б) провести активы в областях и районах. Тема - в заголовке передовицы.
Рядом с передовой опубликовано и решение бюро Далькрайкома ВКП(б), которое было принято еще 3 октября 1937 года. Речь, конечно, об обзоре «Правды» «Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду». Он признается целиком и полностью правильным. Швер, Кукуй и другие - шпионы и враги. Один абзац хочу выделить, он развивает задуманный кремлевскими большевиками сюжет.

«Таким образом, бюро крайкома и его первый секретарь т. Варейкис не выполнили указание товарища Сталина, данные на февральском пленуме ЦК, о повышении бдительности, о ликвидации идиотской болезни - беспечности». «Выбор редактора «Тихоокеанской звезды» Швера, бывшего зав. ОРПО крайкома Редина, ныне арестованного как врага народа, и ряда других работников, был сделан лично тов. Варейкисом».

В постановляющей части - 11 пунктов. Начинается перечень с исключения из партии Швера и Кукуя, далее следует исключение из нее же секретаря парткома редакции «Тихоокеанской звезды» Лаврова.

«В отношении Решетова, Лугового, Данишевского и Степанова предложить первичной организации решить вопрос о их партийности»; «снять с работы зав. отделом печати и издательств крайкома тов. Грешенина, как не справившегося с работой».

Пункт восемь гласит: «Временное исполнение обязанностей ответственного редактора «Тихоокеанской звезды» возложить на Володина.

Предложить тов. Володину срочно закончить проверку работников «Тихоокеанской звезды» и окончательно очистить аппарат редакции, издательства, типографии от чуждых и враждебных людей».

4 и 5 октября состоялось собрание партийной организации редакции «Тихоокеанской звезды» и издательства. «Резко, по-большевистски критиковали коммунисты работу партийного комитета, они единогласно одобрили решение крайкома ВКП(б) об исключении из партии врага народа Швера, его приспешников Кукуя и Лаврова.

Партийное собрание распустило партийный комитет… При помощи всей краевой партийной организации «Тихоокеанская звезда» ликвидирует последствия вредительской работы Швера…»

Так, в очередной раз, газета в номере за 8 октября сама себя высекла публично.

Перелистывая подшивку осенних номеров газеты (когда ее подписывал И. Володин), не один раз ловил себя на мысли: где большевики взяли такого лихого рубаку-исполнителя? Какие приказы издавал Володин, читатель, видимо, помнит.
А вот заголовки газетных публикаций, пестревших на «володинских» страницах: «Судебный процесс над диверсантами», «Злостные преступники в Амурском пароходстве», «Ликвидируем последствия вражеской работы», «Преступные порядки на Хабаровской пристани», «Антибольшевистская линия обкома», «Ликвидируем последствия вредительства в городском хозяйстве…».

Верных делу Ленина-Сталина большевиков в собственной стране окружали миллионы врагов, вредителей и шпионов…
Такие вот дела вершились в молодом советском государстве.

А теперь продолжим знакомство с воспоминаниями Дьякова. В них - финал всего рассказанного.

«…Мысли сначала обратились к жене Вере. «Спасибо, судьба сжалилась над ней!»... Потом - к Клаве, жене моего учителя в журналистике редактора Швера...

Дружба с Клавой, талантливой, требовательной журналисткой, завязалась еще в тридцатом году. Сколько было общих радостей, сколько вместе придумывалось полосных шапок, статейных заголовков, сколько наших очерков, передовых разбиралось по косточкам. Ее арестовали в тридцать восьмом в Хабаровске…

Мне живо представилось, как Вера и я встречали освобожденную из лагеря Клаву на Казанском вокзале Москвы. Она робко спускалась со ступенек вагона - длинная, худая, глаза, затуманенные горем.

В руках - деревянный ящик-чемодан. Наверно, думала: «А не боятся ли они этой встречи? Не досадуют ли, что пришли на вокзал?»... Крепкие объятия, букет цветов рассеяли ее страх. Она улыбнулась словно извинительно, спросила:
- А ничего, что я с таким чемоданом?..

- Как тебе не стыдно! - упрекнул я и добавил: - Конечно, лучше бы кожаный баул, с которым ты обычно уезжала в редакционные командировки!

- Борис, ты все такой же, - говорила она, когда мы ехали с вокзала к нам на квартиру. Неловко держала цветы, с детским любопытством рассматривала шумные улицы столицы.

- И ты такая же! - ответил я, хотя отлично видел и понимал: нет, уже не такая, не такая!..

Она рассказывала о пережитом угрюмым голосом. Курила и курила... Я слушал суровую, жестокую правду, не хотел верить... Все представлялось чуждым, органически противным нашей жизни.

«...Саша прилетел из Комсомольска по срочному вызову крайкома партии. Сидел дома и читал обзор печати, о себе, о «пособнике троцкистов». Был белый, как шелк его рубашки.

Потом ушел в крайком, на бюрo. А я - на телеграф, отправлять телеграмму Сталину: «Произошла чудовищная несправедливость. Я верный солдат партии с шестнадцатого года. Прошу лично вмешаться, разобраться, помочь»...
Прощался он со мной и крошкой-сыном как обреченный. Сказал: «Береги маленького. Мне хочется увидеть Сашку большим. Мы так долго его ждали...»

Разве могут человека, думала я, делавшего революцию своими руками, человека, в которого из-за угла стреляли белогвардейцы, разве могут его ни за что ни про что объявить врагом?

Объявили!.. Ночью пришли с обыском. С меня отобрали подписку о невыезде... Я сидела в разгромленной квартире одна, с ребенком на руках. Он спал, я плакала. «3а что?»…

Через пять дней арестовали жену Варейкиса Любовь Григорьевну... и престарелую мать Варейкиса, и даже няньку маленького

Иосика... Меня выселили из квартиры в подвальную комнату, уволили из краевого радиовещания «за невозможностью использовать как редактора...».

Каждый месяц я передавала Александру Владимировичу пятьдесят рублей в конверте, с запиской: «Мужайся, люблю...» В ответ только: «Получил. А. Швер». Как дороги мне были эти родные буквы!..

А в мае тридцать восьмого, спустя семь месяцев после Саши, взяли и меня. Отняли Сашеньку. Он умер в детприемнике НКВД...

В тюремной камере нас было сорок или пятьдесят - все жены, все ЧСИРы - «члены семей изменников Родины»...

Стиснув зубы, переносили мы глумления, издевательства...

Верили в благополучный исход, ждали его. Но прошло три месяца, и нас повезли. Куда, зачем - никто не знал. Везли две недели в «телячьих» вагонах... Длинный-длинный эшелон, набитый одними женщинами...

Однажды поезд остановился в поле. В вагон влез офицер, открыл планшет, стал вынимать пакет за пакетом, называл фамилии. И сроки... «За что?» - этот вопрос засел мне в голову, в душу... «Восемь лет... Восемь!.. Восемь!.. Пять!.. Восемь!.. Восемь!.. Пять!..»

Я услыхала свою фамилию:

- Каледина-Швер - восемь лет!

Кто-то спросил:

- А почему одним восемь, другим пять? «Вина» у всех одинаковая: мы - жены своих мужей, коммунистов! И многие сами коммунистки!..

Офицер помедлил с ответом, потом улыбнулся и сказал:

- Любимым женам дали восемь, а нелюбимым - пять лет!

Он еще шутил, этот глашатай произвола!..

Привезли нас в Акмолинск. Оттуда - за тридцать километров, в «26-ю точку», за колючую проволоку, в бараки на триста-четыреста человек... В лагере скопилось до восьми тысяч жен.

Мы прозвали его «Алжир» - «Акмолинский лагерь жен изменников Родины»... Одели нас в бахилы, казенные платья, телогрейки, шапки... Стали называть «зеками»...

Кого я только там не встретила!.. Клара Беккер - жена секретаря Владивостокского крайкома партии, родственница Варейкиса... Муся Тухачевская - сестра маршала... Жена и 14-летняя дочь директора Гознака Енукидзе...

Евгения Весник - когда-то награжденная орденом Ленина как инициатор женского движения в тяжелой промышленности...
Кира Андронникова - жена писателя Бориса Пильняка. Тамара Зелинская - сестра критика Корнелия Зелинского… Да разве всех назовешь?

За зону выгоняли с рассветом, возвращались затемно... Я стригла овец, копала арыки, копнила сено, была кучером-водовозом...

В жестокие морозы стеганые бахилы на веревочной подошве промокали и примерзали к ногам... Работали с остервенением... Хотелось забыться... Но это было невозможно! Что бы я ни делала - передо мной, как живые, стояли Саша и Сашенька.

Однажды пришло сообщение: Саша Швер погиб...

В тот день друзья водили меня под руки - онемевшую, полуслепую.. Я не могла ни сидеть, ни стоять. Только двигаться, только двигаться!.. Водили, водили... И тоже молчали. Потом я привалилась к какому-то стогу и от изнеможения уснула...»

Давно это было. Но забывать нельзя никогда.

Александр ЧЕРНЯВСКИЙ.