Юрий Юрченко, человек мира

Юрий Юрченко: «Я даже в армии не служил»

(Продолжение. Начало в номере за 14 ноября 2014 г.)
Из интервью Юрия Юрченко ополченцам, 29 июня 2014 года:
- Я попросил меня отправить в Славянск. Павел Губарев (губернатор самопровозглашенной ДНР) высадил меня из автобуса, уже идущего туда: «Вы нам нужны, нужно переводить на французский язык!» Так я прибыл в штаб Губарева, мы открыли сайты на французском языке, немецком  и стали пробивать эту стену непонимания. Работа пошла. Но я чувствовал, что место мое - в Славянске. И сейчас за многие годы, как ни странно, я сижу, там постреливают, тут побабахивают, а я чувствую себя как никогда спокойно, на своем месте, там, где и должен быть поэт.
Вместе с ополченцами Юрий Юрченко покидал в ночь на 5 июля Славянск. Писал, что не мог поднять глаза на темные окна разрушенных домов, за которыми (он чувствовал это), прячась за шторами, провожали их взглядом немногие оставшиеся в городе живые люди. Понимал, что уходить нужно - чтобы спасти оставшихся здесь… Ни в чем не повинных.
По одной из версий, 20 августа у Юрия Юрченко было назначено интервью с кем-то из представителей официального АТО - штаба антитеррористической операции, он отправился туда вместе с охраной из семи человек. Документов, подтверждающих, что он имеет право находиться на воюющей территории, то есть официальной аккредитации из Киева, у него не было.
Больше ни Юрия, ни его сопровождающих никто долго не видел.
*          *          *
… Дани Каган рассказывает на камеру ополченцев о том, что за последние дни сделала все, что могла, чтобы найти Юру.
Прежде всего Дани позвонила на набережную Орсэ, где находится МИД Франции, поставила их в известность об исчезновении Юрия, ей ответили, что ее заявление обязательно передадут начальству. У нее - как и положено - взяли копии их брачного контракта и документов Юрия, которые она отсканировала. Дани говорит, что секретарь, которая сняла трубку, была очень любезна.
Но у всех своя жизнь, и ради одного человека, да еще и по своей собственной воле попавшего в зону вооруженного конфликта, мир не перевернется. Это понятно. Дани Каган сквозь слезы пытается рассуждать об этом по-европейски прагматично и логически.
«Юрий Юрченко пропал» - о том, что с мужем случилась беда, Дани узнала из бесстрастного Фейсбука.
Французская актриса Дани Каган-Юрченко умоляет русских политиков помочь ей в поисках ее мужа, который также является и российским гражданином.
Она очень боится, что по законам военного времени Юрия могут пытать. Она так и говорит: «пытать». А ведь ему почти 60.
Друзья Юрия в выходные устроили флешмоб на Арбате. Они собирались вместе и просто читали вслух его стихи. Они не политики и не военные. Они - актеры и поэты. Поэтому «воюют» как могут.
Дани ждет и надеется на лучшее: на обмен военнопленными, на амнистию, на то, что силовики наконец поймут, что ее Юрий не вояка и не сепаратист. Она надеется, потому что - как это по-русски - «надежда умирает последней»…
Вкус неволи
О том, как он оказался в плену, Юрий Васильевич рассказал подробно в своем интервью, находясь на лечении (после освобождения) в одной из московских больниц.
- Начался майдан. Я за ним наблюдал по телевизору. Потом в плену я говорил ребятам из батальона «Донбасс»: «Вы совершили невозможное. Ментов обычно не любят. Но вы сделали так, что весь мир жалел этих несчастных «беркутовцев». Потом началась война. Под влиянием телевизора мои французские соседи стали говорить, что Украина захвачена войсками Путина и русские танки готовы двинуться на Париж. Ложь французских СМИ меня просто достала. Я знал, что там, в Донбассе, убивают детей и женщин. А я взрослый человек, мужчина. Я должен что-то делать. И я понял, что все, больше не могу. Я должен туда ехать.
 Париж он покинул в начале лета без огласки, куда едет.
- Никто не знал. Ни жена, ни дочь, ни друзья. Для всех я уезжал в Кишинев, куда меня пригласили на фестиваль в честь дня рождения Пушкина, 6 июня. После фестиваля я на поезде Кишинев - Одесса пересек границу Украины по французскому паспорту. Приехал в Одессу - а там отмечают 40 дней по погибшим в Доме профсоюзов. Два часа я пробыл у Дома профсоюзов, встретился с человеком, который лежал в подвале среди трупов. Оттуда пошел на вокзал и уехал на поезде Одесса - Луганск.
Я хотел попасть в Славянск. Вышел в Ясиноватой и рано утром 10 июня приехал в Донецк, на площадь перед обладминистрацией. Там стоит палатка, где записывают в ополчение. Я записался. Там было еще несколько добровольцев. Потом нас построили и повели. У меня было такое чувство, что я иду умирать. Я же воевать не умею. Я даже в армии не служил. Так я и стал ополченцем. Военкором при политотделе. Разница между обычным журналистом и военкором огромна. Когда погиб Андрей Стенин, мой товарищ, с ним погибли два военкора - Андрей Вячало и Сергей Коренченков. Но про них все молчат. Я случайно не оказался с ними в той машине, обычно мы вместе ездили. Коренченков жил со мной в одной комнате. Стенин сидел в машине сзади, а впереди - два военкора в военной форме, с автоматами. Машину расстреляли пьяные нацгвардейцы. Они в тот день устроили засаду на дороге. Когда увидели, что в машине журналисты, они ее оттащили подальше и подожгли. Поэтому Стенина так долго искали.
- В плен меня взяли 19 августа утром. А 17-го я был в Иловайске. Вокруг шли бои. Записал интервью с Гиви, командиром Иловайского гарнизона (ничего грузинского в нем нет, это его позывной). Потом пошел по городу, по убежищам. Снимал все, что видел.
Люди прятались в подвалах под домами. Там они сидели сутками без света, без воды, без еды. Старухи, старики с опухшими от диабета ногами, без лекарств, дети. Мы на нашей военкоровской машине привезли людям воды, сигарет. Двоих стариков вывезли в Харцизск к родственникам. Но всех взять с собой не могли, поэтому пообещали привезти медикаменты. На следующий день я достал лекарства, но не смог поехать. А 19 утром проснулся (а спал я прямо в политотделе) и услышал, что в Иловайске бои, две четверти города захвачено. Первая мысль была об этих стариках. Я бросил в сумку лекарства, сигареты. Кинулся - а все машины, закрепленные за политотделом, разъехались по заданиям. На попутках доехал до Харцизска. Там мне дали машину до последнего блок-поста, но предупредили, что украинцы уже в Иловайске.
На последнем блок-посту Юрченко попросил, чтобы бойцы посадили его на попутную машину до Иловайска. Те его предупредили, что ехать дорогой через Зугресс опасно, потому что там - «укры». Потом оказалось, что туда забрела группа батальона «Донбасс», которая таким образом оказалась в тылу ополченцев.
Машина, где был Юрченко, попала в засаду, начался шквальный автоматно-пулеметный огонь, машина насквозь прошивается очередями. Машина ныряет куда-то вниз, поднимается и вдруг останавливается.
- Я вижу несколько ручных пулеметов и около 20 автоматов, нацеленных на нас со всех сторон. Украинцев человек 25, стоит только шевельнуться - и мгновенно разнесут все, - рассказывает Юрченко. - Я сижу сзади, меня не видно, у меня в одной руке пистолет, в другой камера. Можно выстрелить либо в украинцев, либо в себя. Но там шестеро молодых ребят. Их мгновенно убьют.
И тогда я свой пистолет засунул за две кожаные спинки и протолкнул еще куда-то. И последнее, что я чудом еще успел сделать: свой телефон с номерами ДНР тоже заныкал за какую-то обшивку. И это была большая удача.
Зверь
по имени Семерка
Выходим из машины, нас тут же бросают на землю. Руки связывают сзади. И после этого начинают людей со связанными руками избивать. Прикладами, ногами, по голове, колют ножами, штыками. У меня по лицу течет кровь. На передовой пленные долго не живут. Потому что там все время гибнут товарищи тех, кто вас держит в плену, и они от этого страшно злые. А тут не просто передовая. Эти боевики совершили диверсионно-разведывательную вылазку в тыл противника, они со всех сторон окружены.
Юрченко оказался в руках настоящего зверя, чемпиона по смешанным единоборствам, с позывными «Семерка». Послушаем пленника, как чемпион сломал ему ребра и ногу:
- Он сразу свалил меня на землю и начал бить сапогами по ребрам. Тут и другие подскочили. Я чувствую, что ребра сломаны. И вижу, как новый сапог летит в мою уже поломанную грудную клетку. Хочу встать на ноги - и понимаю, что не могу. Грудь так болела, что я не заметил, как саданули по ноге - то ли прикладом, то ли еще чем.
Потом командуют: бежать! Я говорю: «Не могу, добивайте здесь». Тогда они меня понесли. Положили на землю. Смотрю: стена кирпичная, и наши все уже около нее лежат лицом в землю, руки связаны сзади. Все, расстреливать будут. Тут пожилой человек, позывной «Майор», говорит: «Развяжите ему руки, он же и так двигаться не может». Развязали. Опять появился Семерка: «Кто его развязал?» Майор говорит: «Стоп. Не будь, как они». Тогда Семерка хватает бутылку и запускает мне в висок. Бутылка разбивается рядом о стену. Потом всех отвели в школу, где я оказался в железном шкафу.
 Школа в предместье Иловайска находилась на горе, солидное кирпичное здание советской постройки. Две недели ее вся наша артиллерия долбила и не разбила. А там еще и бомбоубежище. В школе - штаб. А во дворе - какие-то постройки, школьные мастерские. И ребята наши уже там, раздетые до трусов, лежат на земле, их бьют прикладами, ногами, чем придется. И Семерка там: «А, француз! Тебе повезло, что ты попал ко мне. Ты у меня любимец. Ты отсюда живым не выйдешь, запомни мои слова». И опять лезет ко мне. Но меня спасает медик, который говорил перед этим, что нас надо расстрелять.
Шесть суток в шкафу
Там был такой железный шкаф для инструментов, размером с платяной, какие есть в каждой «хрущевке». В нем стоит какая-то станина железная, из нее торчат штыри. Медик меня затолкнул в этот шкаф. Там уже кто-то был. Темно, ничего не видно, пыль, грязь. Присесть не на что. Дышать невозможно. А у меня лицо все залито кровью.
Но я спасся от того, что пережили остальные ребята. Я слышал, как их гоняли по двору. Заставляли бегать на четвереньках, обзывать матерными словами Путина (это там любимое), кричать: «Слава Украине, героям слава», «Украина понад усе!». Рядом с нашим шкафом были школьные мастерские, класс труда, где верстаки на столах. Ребят завели в этот класс, и я слышу: «Решай, что тебе отрезать: яйцо или палец? Палец или яйцо? Палец или яйцо, ну?» Я потом узнал: они у старшего группы мошонку положили в тиски, а другого, водителя, заставили крутить.
В шкафу, куда «спрятали» Юрченко, было еще двое, один из них словак Миро, ополченец. Шесть суток они пробыли в шкафу вдвоем с Миро. Мирослав Рогач попал в плен утром того же дня.
- В шкафу нет места, там ни лечь, ни сесть. А у меня три ребра были сломаны. Если я присяду, то мне нужно полчаса, чтобы подняться. А в любой момент могут открыть шкаф и позвать. Если сразу не выйдешь, они злятся и начинают молотить прикладами по сломанной ноге, по ребрам. Но Миро как-то умудрялся мне помочь, - продолжает Юрченко. - Тут-то и начинается такая история. Они ведь находятся в окружении. Школу, где расположен штаб «Донбасса», вовсю обстреливает наша артиллерия. Но сам штаб сидит в бомбоубежище. А во дворе школы стоит летняя постройка, и в ней - наш шкафчик. А в шкафчике мы с Миро. И мне кажется, что все пушки мира лупят в этот несчастный шкаф. От каждой мины шкаф сотрясается. Земля сыплется за шиворот. Слушаешь свист пролетающих мин и гадаешь: твоя или не твоя?
А в перерывах между обстрелами приходят ребята из бомбоубежища. У них вечный передний край: опять кого-то убили, опять чьи-то мозги, кровь. «Где эти суки? Почему они еще живы? Давайте гранату в этот шкаф бросим!» После первой ночи я подумал, что вторую не переживу. А мне предстояло пробыть в этом шкафу шесть долгих дней и шесть ночей.
Когда нет артиллерийских обстрелов, наши подходят очень близко и около школы идет бой, стреляют из автоматов, и шальные пули залетают в наш шкаф. Боевики понимают, что их окружают. Ночью гудят машины, слышны голоса: «Все, отходим. Места для раненых нет, пленных расстрелять». Мы ждем. А я знаю, что атакой командует Моторола. И я про себя молюсь: «Моторола, миленький, пойди отдохни. Ну зачем тебе именно сегодня их нужно взять?» Потом вдруг огонь стихает, значит, наши отошли. Слава богу, значит, не сегодня. Так повторялось много раз.
Были там нормальные люди. Один мне ногу замаливал. Читал специальную молитву, чтобы нога выздоравливала. Другой приходил и тихо так из-за двери спрашивал: «Вы илы? (ели)» Лица его я не видел. Как-то слышу, один из них говорит ребятам: «Блин, ну что же мы делаем? Как же мы потом в глаза друг другу смотреть будем?» Там был Олег, позывной «Марк». Хороший парень. У него вообще интересная история. Он поругался с женой и ночевал у родителей. А там собрались ребята: пойдем воевать. Он пришел к жене: «Иду на войну». Она: «Ну и иди».
К врачу меня водил Майор, который нас не дал до конца забить у стены. Он из бывших ментов. В нем все время боролись противоречивые чувства. С одной стороны, я враг, но с другой - пленный, поэтому со мной надо обращаться по-человечески. Он говорил примерно так: «Конечно, вас надо расстрелять, но… Вы не ели? Ладно, я сейчас распоряжусь». Наблюдать это было даже трогательно.
Грузинский акцент
… Меня вызывают на первый допрос. Смотрю, сидит грузин, на вид ему лет 40. И я понимаю, что у меня есть шанс. Я ведь с Грузией тесно связан, всю жизнь переводил грузинских поэтов. Грузина зовут Ираклий Гургенович, фамилии не знаю. Он в батальоне «Донбасс» служит консультантом по разведке. Потом я узнал: он 22 года в разведке, с 18 лет воевал в Абхазии, Осетии, за рубежом. Учился в Штатах. При Саакашвили занимал крупный пост в Грузии. В тот день, когда нас взяли, ему как раз исполнилось 40 лет. Близкие друзья называли его Сван.
 Ираклий говорит: «Рассказывайте, кто вы, откуда. Почему приехали сюда?»
Отвечаю: «В Одессе родился, на Колыме вырос, потом жил в Грузии, работал в театре пантомимы. Первая книга у меня вышла в Тбилиси, в издательстве «Мерани». Он спрашивает: «По-грузински говорите?» Я ему начинаю читать на грузинском «Могильщика» Галактиона Табидзе (Юрченко принадлежит один из переводов на русский этого шедевра грузинской литературы.). И он открывает рот. Потом я узнал, что он из деревни, в которой родился Галактион Табидзе. Он «Могильщика» наизусть знает. Это святое для него. Он потом меня попросил с ним сфотографироваться, чтобы маме показать фото: «Это будет мое перед ней оправдание, что я делал на этой войне».
И он звонит в Киев, разговаривает с министром: «У меня опыт разведчика - 22 года. Я на 95% уверен, что этот человек - профессиональный опытный агент». Тот отвечает: «Надо его немедленно доставить сюда». Я ему говорю: «Что вы делаете?» А он отвечает: «В любом случае я вам спасаю жизнь. Отсюда вы другим путем не уедете. А здесь вы в живых не останетесь».
На четвертый день Ираклий принес мне костыли.
Курахово: продолжение ада
Последние дни там были самые страшные. Бомбят со всех сторон. Школа трясется. Все сидят в бомбоубежище. Наш шкаф ходит ходуном. Появляется Ираклий и командует: «Пленных - в убежище!» Выволакивает нас из шкафа и тащит в школу. Мы сидим вместе с остальными на 1-м этаже. Бомбят страшно, стекла летят. А ребята босые. И у меня здоровая нога босая. Там был один боец, его Котиком звали. Он нам все время носил воду, печенье. Вдруг шарах! - и у этого Котика сносит часть черепа. Кровь льется широким ручьем. Медсестра с позывным «Кошка» прыгает на него, откачивает. А все в ярости кричат нам: «Ну, суки, молитесь, чтобы Котик выжил, иначе вас на ленты резать будем!» Сестра кричит: «Все, его уже нет!» И они медленно сдвигаются вокруг нас. Ираклий командует: «Всем вниз!» Открывает какую-то комнату, нас туда вталкивает и запирает. Мы сидим там, пока не стихает обстрел. И слышим, как Ираклий кричит по телефону: «Пленных надо вывозить! Их нельзя здесь оставлять! Если вы за ними не приедете, я сам их вывезу».
 «Донбасс» отступает, какие пленные? Они своих раненых не могли вывезти.
И вот они готовятся отходить. Опять кто-то дает команду: «Пленных расстрелять. Но сначала оденьте их в военную форму».  - «А француз уже одет!» - «А словак?» - «На словаке штаны камуфляжные».  - «Все, открывай». Открывают шкаф. Я говорю: «Миро, рад был знакомству». Миро отвечает: «Юра, не подумай, что я педик, но я тебя люблю». И тут вдруг опять появляется Ираклий. А там уже стоят машины, гудят моторы. И он просто забросил меня в легковую машину, а Миро с остальными ополченцами - в другую машину, к солдатам. Так он нас спас.
Алекcандр ЧЕРНЯВСКИЙ.
(Окончание
в следующих номерах).