Война. Детство кончилось

Бомбы фашистов падали на советские города и сёла

Дети войны уже совсем постарели и уходят из жизни, как их родители, защищавшие страну в годы Великой Отечественной войны. Но они помнят ее, эту ужасную и кровавую войну с фашизмом.
С чего она для них началась? С проводов молодых своих отцов, мобилизованных, уходивших на фронт. Позже, когда эти дети вырастут, окончат школы и вузы, они много узнают о той войне, с которой их отцы не вернулись домой. Не многим из них повезло, кого порадовала встреча с родителями. Узнают, как и по чьей вине война начиналась.
Обстановка весной 1941 года была в Европе напряженной: с 1938 по 1941 Германия оккупировала 12 европейских государств - от Польши до Греции. Противостоял на этом пути захватчикам Советский Союз. Германия и ее сателлиты готовились к схватке с ним. К июню сорок первого они сосредоточили против нас крупные контингенты войск - 190 дивизий, в том числе 19 танковых и 14 моторизированных, большое количество боевой техники. Эта группировка насчитывала 5,5 млн. человек, около 4300 танков и штурмовых орудий, почти пять тысяч боевых самолетов. Численность вооруженных сил нашей страны была значительно меньше.
Гитлеровское командование в июле 1940 года по личному указанию фюрера начало разрабатывать план «Барбароса». План предусматривал «нанести поражение советской России в быстротечной кампании… расколоть главный фронт… уничтожить разобщенные группировки вражеских войск». План «Барбароса» был тщательно расписан и утвержден.
Вышло по-другому. Нам было очень трудно. Особенно на первом этапе войны (22 июня 1941 года - 18 ноября 1942 года). На фронтах шли ожесточенные бои. Противнику удалось выйти на ближние подступы к Ленинграду, осенью 1941-го нашим войскам пришлось оставить Киев, Донбасс, Одессу, Ростов и другие города. Первый период войны был для нашей страны самым тяжелым, немецкие войска захватили часть советской территории, на которой до войны проживало 42 процента населения, производилась третья часть валовой продукции промышленности.
Но зимой 1941-42 года немецкие войска понесли крупнейшее поражение. Второй период войны (ноябрь 1942 - конец 1943 гг.) внес существенные коррективы в ее ход. 19 ноября 1942 года началось контрнаступление советских войск под Сталинградом. Эта битва внесла коренной перелом в войну.
В январе 1943 был осуществлен прорыв блокады Ленинграда, а Курская битва стала важнейшим этапом на пути к победе над фашизмом. Началось общее стратегическое наступление советской армии, которое велось на фронте свыше 2 тысяч километров. От Великих Лук до Черного моря немцы были изгнаны из многих наших городов.
Третий период войны (январь 1944-9 мая 1945) - это разгром фашистского блока, изгнание вражеских сил за пределы СССР, освобождение от оккупации стран Европы, полный крах фашистской оккупации и ее безоговорочной капитуляции.
Воспоминания о военном и послевоенном детстве хабаровчанки Б. М. Беломестных сегодня публикует наша газета.

* * *
Наша довоенная жизнь
В декабре прошлого года мне исполнилось 90 лет… Воспоминания, одно за другим, не дают мне покоя, и я решила кое-что записать, тем более, что мои две дочери и внуки просят об этом…
Я - Беломестных Бэлла Михайловна. В Хабаровске проживаю с 1972 года. Мой муж - заслуженный геолог Российской Федерации, недавно ушедший от нас, много сил и здоровья вложил в разведку месторождений полезных ископаемых в Читинской области, Бурятии, Амурской области и Хабаровском крае. Старшая дочь - кандидат физико-математических наук, преподавала в университетах, принимала участии в координации деятельности высшего образования на Дальнем Востоке. Младшая - доктор экономических наук, заведует кафедрой в университете г. Томска. Четверо внуков окончили университеты: финансист, инженер-электрик, специалист по информационным технологиям и строитель. Уже старшие правнуки учатся в университете и лицее инновационных технологий…
Сейчас много споров о том, что дал нам Советский Союз. Я хочу напомнить об одном из преимуществ жизни в СССР - о дружбе народов.
В школе мы изучали историю СССР, читали книги писателей разных национальностей, и я до сих пор помню «Роман в Межгорье» украинского писателя Ивана Ле о строительстве оросительной системы в Голодной степи Узбекистана. Дружбу народов мы испытали на себе во время Великой Отечественной войны: эвакуация миллионов людей из подвергавшихся бомбежками районов страны осуществлялась прежде всего в Казахстан, Узбекистан.
До войны наша семья из 5 человек жила на Украине, в селе Бурынь Сумской области, недалеко от станции Путивль: папа работал, мама вела домашнее хозяйство и воспитывала нас - двух дочерей и сына. Шура, Лева и я учились в школе, и среди наших друзей были и русские, и украинцы, и евреи. Никаких ссор по поводу национальностей не возникало. Только намного позже я поняла, что мой одноклассник Андрей и его старший брат Микита были цыганами. Школа была украинской, уроки велись на этом языке, а русский и немецкий мы изучали дополнительно. Жили непросто, но дружно.
Шел 1933 год. Мне 6 лет. Мама зовет меня с улицы домой и показывает в окно. Там, напротив нашего дома чей-то огород, и я вижу, как там ходит девушка, собирает гнилую картошку (была весна) и кладет ее в рот. Мама посылает меня позвать ее в дом. Девушку зовут Настенька, у них семья голодает. Мама ее посадила, налила тарелку супа, дала кусочек хлеба. Мы, видимо, не голодали: папа работал, у нас были корова и поросенок… Мой папа (он работал на молокозаводе) организовал раздачу сыворотки, люди стояли в очереди за ней - этим и спасались… О судьбе Настеньки я ничего не знаю, так как мы вскоре переехали на окраину, и у нас не стало ни коровы, ни поросенка, и папа перешел на другую работу…

Начало войны
Шура окончила 10 классов, 21 июня 1941 года у них был выпускной вечер, и на следующий день она собиралась ехать в Харьков поступать в университет. Мама в этот вечер уезжала в Крым, там, в Джанкое, жила ее старшая сестра. А на следующий день…  война.
В центре села подвесили громкоговоритель, мы молча слушали речь Молотова. А потом начались горькие будни, коренным образом изменившие все наши планы: войну мы ощутили сразу. Откуда-то каждый день появлялись листовки с призывами убивать евреев (мы их собирали и сжигали). Сестра с классом уехала в колхоз на сенокос, и мы ее 7 дней не видели. Скоро мы научились по звуку определять наши самолеты от немецких: они пролетали мимо бомбить узловую станцию Ворожба. Почти сразу же через Бурынь пошли люди, спасаясь от бомбежек, на подводах везли раненых красноармейцев, в том числе из эшелонов, разбомбленных под Бурынью. Мы помогали, как могли, грели воду на русской печке, варили картошку: ведь шли и голодные, и раздетые. Я помню, как развязали одному солдату бинты - а у него челюсти нет…
На станции встречали санитарные эшелоны: может кого из родных или знакомых увидеть, узнать что-то про своих. От мамы пришла телеграмма, что она выехала из Джанкоя домой. Крым вовсю бомбят…
Помню начало августа, воскресенье… Все, кто мог, пошли на станцию - прибывали два эшелона: один на запад, другой, санитарный, на восток. Вдоль берега, ниже к речушке, стояли зенитки, и пацаны днями там пропадали. Мы уже привыкли к гулу немецких самолетов, они все чаще пролетали мимо бомбить города. И вдруг я вижу, как из самолетов полетели бомбы, взрывы, зенитки стреляют… Рядом с Шурой упала девушка и не поднялась… Я вижу руку и на ней ручные часы. Вечером Шура плачет, а я много раз во сне видела эту руку…

Путь на восток
Многие папины сослуживцы уехали. Мы ждем приезда мамы, но, увы, ее все нет и нет. Папу вызывают в райком, говорят, что последние дни эвакуации, вам надо обязательно уезжать: вы евреи, дочь - активная комсомолка. Выдали папе 2-месячную зарплату, выделили подводу, и вот 28 августа 1941 года рано утром мы собираемся уезжать. Шура собрала кое-какие вещи, документы, провизию, укладываем все на подводу… и вдруг началась такая бомбежка! Меня схватил папа, мы упали под дерево, и вот я вижу, как мой папа, такой красивый и сильный плачет: «Куда мы едем, где наша мама, вернемся ли?» Вот стихло, Шура заходит в квартиру за альбомами фотографий, а там уже куча парней: все вытащили и разбросали, роются в книжках… Что ищут?
И началась эвакуация. Через 20 км в селе Михайловка эвакопункт. Надо получить направление: куда ехать. Людей много, шумно. Мы остаемся возле повозки, а папа занимает очередь… Уже ночь, мы устали и уснули, папа нас будит и показывает в сторону станции - там все пылает ярко и гремит: в ночь немцы высадили десант и захватили Бурынь и станцию Путивль.
Мы едем, впереди и рядом колхозники гонят скот. Нас несколько семей, не помню, кажется, 3-4 подводы, а дальше - целая вереница. Едем под звуки немецких самолетов, они раз через раз нагоняют нас. Мы прячемся от пуль и осколков в лес (если он рядом) … Помню момент: из-под телеги я слежу за немецкими самолетами. Они летят так низко, что я вижу летчиков, которые стреляют и стреляют. В Курской области до нас уже не долетают немецкие самолеты. Холодно.
Когда папа оформлял документы в эвакопункте, ему выдали предписание-обращение ко всем предприятиям, колхозам оказывать эвакуированным всяческую помощь. И мы ее получали. Помню, как мы остановились в одном селе, и нам выдали и мясо, и сало, и хлеб, и даже картошку. Шура (моя сестра) варила на костре картошку с мясом на всех, кто с нами ехал.
Проехали Старый Оскол. Уже очень холодно, кажется октябрь. На станции Отрошки (не знаю, правильно ли я ее называю) формируется эшелон с теплушками. И вот мы уже в вагоне. Нас несколько семей, человек 15 или даже больше. Свободна только небольшая часть вагона - у входа. Папу в вагоне избрали старшим и он на всех оформляет документы. Когда пойдет эшелон? Ждем. В это время к вагону подходит беременная женщина с мальчиком лет 5-6. Говорит, что она жена красного командира из Гомеля, еле успела уехать. А сейчас ее ни в один вагон не берут, все уже переполненные. Папа тут же помогает ей подняться, но все нары и у нас заняты. Сооружаем ей постель, мальчишку забираем к себе на нары.
Поехали… А ночью у женщины начались роды. Ей помогают… Утром на первой же остановке папа бежит к коменданту с просьбой о докторе. На следующей станции к вагону подъезжает скорая помощь, забирает женщину с детьми. Папа умоляет врача, чтобы в карман женщины положили записку, в какой детский дом сдадут старшего мальчика.
На каждой станции, где мы останавливались, стояли по 5-10 минут, а иногда и долго, пропуская другие поезда. Их было так много: и с запада на восток, и в обратном направлении. Красноармейцы выглядывали из теплушек, спрашивали нас откуда и куда, а мы их. Называли фамилии. Искали родных и знакомых. Папа обегал все эшелоны из Крыма, пытался узнать что-нибудь о маме, еле успевал до нашего отправления. И однажды не успел. Мы едем, а папы нет в вагоне. У папы все документы. И что делать?
Только через одну станцию он догнал наш эшелон. Рассказывал, как метался по станции, а я смотрю не него и не узнаю: как он постарел, с совсем без зубов (они начали выпадать, и папа просто вытаскивал их изо рта). Едем дальше. В вагонах и холодно, и голодно. Спасает кипяток на остановках и кусок сала, который у нас еще с Украины. На некоторых станциях нам дают манную кашу - папа ходит с кастрюлей и приносит на всех. Проезжаем Казахстан. Вокруг ковыль - нескончаемые степи. Нас везут дальше. И вот остановка.

Шурпа по-узбекски
Нас, голодных, холодных, завшивленных, пересаживают на арбу. Кажется, Андижанская область. Названия села не помню, но колхоз - «Иштымаят». Подъезжаем к чайхане. До войны я читала книгу о строительстве Ферганского канала и даже помнила имя героя - Саид. Но то книга, а здесь действительность. К нам навстречу выходят узбеки, приглашают на чай. А папа, не зная их обычаи, достает оставшийся кусочек сала и хочет их угостить. Слышим «Йок, йок…». Шура отводит папину руку и говорит, что сало они не едят. На весь кишлак только один бухгалтер говорит по-русски. Всех прибывших размещают. Нам выделили отдельный домик (кибитку), во дворе бежит арык. Наконец мы отмылись. На следующий день нас пригласили соседи на плов: сидим на полу, накрытый стол (кажется, сандалом называется), едим плов руками. Ноги в тепле - под сандалом угли.
А через день - 7 ноября! Праздник! А мы с утра пораньше все выходим на работу собирать хлопок. Все тогда знали про Мамлакат, девочку узбечку, пионерку. Ее Сталин лично награждал орденом за стахановский труд: она в несколько раз перевыполнила дневную норму, придумав собирать хлопок двумя руками. Днем у нас торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции. Выступает председатель колхоза, нам переводят. А после собрания - праздничный обед: шурпа и по целой лепешке каждому. Впервые едим суп с кониной… А потом отдых: сильная жара и непривычная работа утомили нас. Жара спала, и мы опять собираем хлопок. Папу отправляют кочегарить в контору, там нет печек - открытые очаги. Потихоньку привыкаем.
Становится совсем холодно, сырость, слякоть. Заболел папа, он сильно кашляет, высокая температура, уже не может встать… И вдруг, о ужас! Все затрещало, упал угол кибитки… папа нас умоляет: идите во двор! А Шура его обняла, и мы рядом…  Землетрясение! Наконец все стихло. Через несколько дней папу увозят в Андижан - у него горловая чахотка: топил очаги хлопчатником, все время дул на него, чтобы лучше горел. Видимо дым и стал причиной такой страшной болезни…
1942 год. Папа в Андижане в тубдиспансере. Иногда получаем от него письма. Мы работаем каждый день в поле. Нам дают по лепешке и пиалу шурпы. Через некоторое время - только по половине лепешки. Меняем кое-какие вещи на рис, катык (простокваша), лук. Голодно.
Хлопок уже не пушистый, а в коробочках, из которых его с трудом вытаскиваем. Заболела и я: температура 39 градусов, колотит, невозможно согреться, говорят - потопач, азиатская малярия…
Шура и Лева по-прежнему собирают коробочки хлопка, а меня направляют на другую работу - отдираю коконы от пленки, сажаю рассаду риса. Хлеба в колхозе нет, и в поле Шуре и Леве выдают уже по четверти лепешки, которые мы делим на троих. После работы пытаюсь залезть на тутовое дерево (шелковица) - собираю ягоду. Шура собралась проведать папу. Для этого ей надо сначала сходить в районный центр и оформить пропуск, а потом в обратную сторону - на станцию Нарвен. Папа встречает ее со слезами - он очень переживает за нас. Дает Шуре узелок с солью: он выменивает сахар, который ему дают, на соль для нас. Сам очень болен. Врач сказал Шуре, что папа долго не протянет. Лева, зная, что папа умирает, оформляет пропуск, хочет его увидеть. Они с Шурой едут в Андижан…
У меня через день приступ малярии: опять высокая температура, затем холод и я никак не могу согреться. Выхожу на улицу, но и солнышко мне не помогает… Соседка, узбечка, увидев меня во дворе трясущейся, принесла мне большую пиалу горячей шурпы. Я, обжигаясь, пью ее взахлеб, меня перестает трясти, болезнь отступает… Я говорю спасибо, спасибо. Соседка не понимает по-русски…

Папу живым не застали
Возвращаются Шура с Левой, привозят горькую весть: папу уже живым не застали, он умер 2 мая 1942 года, и они даже попрощаться с ним не успели. Я до сих пор вспоминаю, как мы сидим втроем и плачем навзрыд: папа умер, мама потерялась. А назавтра опять идем на работу - там пока еще дают по четверти лепешки.
В колхозе умирают эвакуированные - холод, голод, болезни: кто не может работать - этой четвертушки не получает. В колхозе хлеба нет, последний сдали государству. Соседка изредка приносит нам сушеный урюк, хлеба и у них нет. Но у них есть рис, у некоторых коровы, козы, овцы. Мы меняем последние вещи на катык, зеленый лук. Начал созревать ячмень, и это всем эвакуированным спасение. Нам выделяют делянки, мы ячмень собираем и варим. Это первый хлеб за месяц, без соли, но такой вкусный…
Потом сестра по направлению райкома ВЛКСМ едет в Нарын работать на Хакул-Абадском хлопкоочистительном заводе. Шуре дают койку в общежитии (бывшей котельной), и мы с братом переезжаем к ней. Шура работает весовщиком, брат грузчиком (ему 16 лет) и таскает на себе такие кипы! Как он выдерживал - не знаю… Получили хлебные карточки на 1 кг 400 граммов и жировые, которые сдали в столовую завода: там нам на них один раз в день давали суп. Немного ожили.
Мне 14 лет, и меня уговорили идти в 7 класс. Но какая учеба? Занятия на узбекском языке, нет ручек и карандашей, бумаги… Я бросаю школу и иду ученицей в швейную мастерскую: мотаю и распускаю нитки. 25 октября 1942 года Леве исполняется 17 лет, и в январе 1943 года его призывают в армию. Мы остаемся вдвоем. Меня принимают на завод чернорабочей (в декабре 1942 мне исполнилось 15 лет), и я получаю карточку на 500 граммов хлеба. Работаю в цехе: вытаскиваю из хлопковых коробочек хлопок, из него семена. Иногда убираю на площадке, где сортируют хлопок и компонуют его в кипы. Изредка направляют в столовую заменить кассира. Живем как все: хлеб, суп. Редко, редко какие-нибудь фрукты: на рынке их полно, но очень дорого, да и денег у нас нет.
Брат проходит учебную подготовку в г. Термез. Он пишет, что вечером выжимает гимнастерку от пота. Нас просит, чтобы продавали-меняли на рис все, лишь бы живы остались. А чего жалеть-то, у нас и так ничего не осталось. Бережем только мамино пальто (новое, с песцовым воротником, которое она даже не успела одеть). Надеемся, что мы найдем ее и встретимся.
(Продолжение в следующих номерах газеты).

Вспомним их имена

Среди погибших воинов-дальневосточников, участвовавших в Великой Отечественной и Второй мировой войне, есть имя Евгения Александровича Дикопольцева. Студент физмата Хабаровского пединститута в феврале 1942 года был зачислен в подразделение связи одного из полков формировавшейся в Хабаровске 422 стрелковой дивизии, где прошел обучение. Летом этого же года дивизия погрузилась в вагоны и отправилась к Сталинграду. В здешних боях Дикопольцев командовал отделением связи. Его полк вскоре стал 235 гвардейским, а дивизия - 81 гвардейской. Первой наградой молодого хабаровчанина была медаль «За оборону Сталинграда».
В ходе боев под Курском Евгений получил звание старшего сержанта. Участвовал в освобождении Белгорода и Харькова - был удостоен медали «За отвагу». Был ранен в голову, после госпиталя вернулся в родной полк. В ночь на 26 сентября 1943 года его воинская часть форсирует Днепр, на правом берегу создает Бородаевский плацдарм. Завязались ожесточенные бои. Немецкие бомбежки и артобстрелы то и дело выводили из строя проводную связь, и устранять порывы приходилось постоянно. К примеру, в один из дней самому командиру отделения за шесть часов дежурства пришлось 12 раз выходить на линию. В одном из писем домой он писал: «Последние десять дней были как в аду. Вот уже два месяца мы наступаем беспрерывно».
В ожесточенных боях с 5 по 17 октября Дикопольцев постоянно был на линии, восстанавливал связь первого батальона (на этом участке шли беспрерывно ожесточенные бои) со штабом полка.
Последний выход Дикопольцева на линию был 17 октября 1943 года. Он устранял очередное повреждение, осколками от разорвавшегося немецкого снаряда был тяжело ранен в ногу и правое плечо. От потери крови руки его не слушались. Теряя сознание, он соединил концы провода и зажал их губами. Связь была восстановлена.
Товарищи вынесли его с поля боя без сознания… 18 октября 1943 года гвардии старший сержант Евгений Дикопольцев скончался. С воинскими почестями он был похоронен на высоком берегу Днепра у села Старый Орлик. Позднее его останки были перенесены в братскую могилу в селе Радянское на Полтавщине.
Командование 235 гвардейского стрелкового полка, в котором он служил с первого до последнего дня, представило его к званию Героя Советского Союза. Указ был опубликован в газете «Правда» 27 октября 1943 года.
«С Женей Дикопольцевым мы одновременно поступали в 1940 году в институт, он - на физмат, я - на истфак. В общежитии нам довелось поселиться рядом. В одной комнате со мной жили однокурсницы Жени и он нередко наведывался к нам. Встречались и на вечерах, на диспутах, где он всегда был приметным - жизнерадостный, общительный. Видно было, что начитан, неплохо эрудирован», - так вспоминала о нем Нина Александровна Авдеева в своей небольшой книге о Дикопольцеве.
А. Григорьев.