Как осуществилась мечта Муравьёва-Амурского

В историческом календаре августа немало дат, напрямую связанных с Хабаровским краем и людьми, которые здесь жили, трудились и даже принимали непосредственное участие в освоении этих земель. В последний месяц лета родились граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский, один из организаторов высшей школы на Дальнем Востоке Валентин Викторович Романов, известный журналист и писатель, участник Великой Отечественной войны, член правления Хабаровской общественной организации «Мемориал» Георгий Григорьевич Кузьмин и другие.

Человек с пятитысячной купюры

Обратите внимание на памятник в Хабаровске, который изображен на пятитысячной купюре. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский, генерал-губернатор Восточной Сибири, человек, сыгравший важнейшую роль не просто в освоении Дальнего Востока, а в том, что этот потрясающий по красоте и своим богатствам край стал русским. Он родился 23 августа (по старому стилю 11-го) 1809 года.
…Начал Николай Муравьев свою карьеру, как и многие из тогдашних аристократов: сначала пажеский корпус (правда, с золотой медалью), потом армия: воевал с турками, подавлял польское восстание, затем неизбежный Кавказ. Служил бы и дальше, однако по болезни (замучила лихорадка) пришлось подать в отставку в звании генерал-майора.
Подлечился во Франции, вернулся и почти сразу же угодил на губернаторскую должность в Тулу. Кстати, Муравьевы в качестве губернаторов России нравились традиционно. Дедушка Назарий был когда-то губернатором Архангельска, а брат Валерий послужил во главе Псковской и Олонецкой губерний. Вероятно, был в муравьевских генах какой-то особый организаторский дар.
Дальнейший поворот в судьбе Николая Муравьева немного загадочен. Поворотной точкой стала его записка (строго говоря, немного наивная) на имя императора по поводу крепостничества и необходимости установления в России справедливости и равенства между сословиями. Так вот, реакция Николая I на эту записку сильно выбивается из наших обычных представлений об этом государе.
С одной стороны, ознакомившись с запиской, он тут же определил Муравьева в «либералы», что, согласно официальной версии нашей истории, звучало в устах «железного самодержца» гневным ругательством. А затем, «разгневавшись», почему-то решил послать Муравьева в Сибирь. Только не в ссылку, а для выполнения важнейших государственных задач. Между прочим, дело обычное, многие привычные в истории ярлыки и клише при ближайшем рассмотрении мало соответствуют правде.
Дело Муравьеву было поручено не просто важнейшее, но и почти неподъемное. Во-первых, предыдущий генерал-губернатор - Руперт - натворил в крае немало глупостей, бед и погряз в коррупции, так что требовалось разгрести эти авгиевы конюшни. А главное, разобраться, наконец, толком с Дальним Востоком: определить, стоит ли его вообще осваивать, а если стоит, то в каких границах, какими силами, где следует заложить опорные точки для продвижения русских и т. д.
Но и это не всё. Представьте себе на секунду объем задач. Муравьеву предстояло заниматься не просто всей Восточной Сибирью, что само по себе уже вселенная, но еще Чукоткой, Камчаткой, Курилами, Алеутской грядой с заморской Русской Америкой, арктическими островами и архипелагами.
Не говоря уже об острейшей амурской проблеме. На Амур и все прилегающие к нему земли претендовали Китай с Японией, заглядывались на этот край и американцы с вездесущими в ту пору англичанами. Иначе говоря, доверие «либералу» было оказано «императором-реакционером» огромное.

Николай I его окрестил «либералом»

Кстати, в своей оценке (Муравьев - «либерал») Николай I не ошибся. После своего приезда в Сибирь Муравьев во многом облегчил участь сосланных туда декабристов, принимал их у себя в доме, а некоторых даже взял на службу.
Объясняя свои поступки Петербургу (доносы на нового губернатора посыпались, разумеется, сразу же), Муравьев писал: «Никакое наказание не должно быть пожизненным… нет основания оставлять их изверженными навсегда из общества, в составе которого они имеют право числиться по своему образованию, своим нравственным качествам и теперешним политическим убеждениям». Ну, последний пассаж понятен, иначе генерал-губернатор столичному начальству и не мог написать.
Еще позже «либерал» демонстративно закрыл глаза на побег знаменитого анархиста Михаила Бакунина. И открыл их только тогда, когда Бакунин уже перебрался за границу. Не случайно тот писал Герцену о Муравьеве: «Это человек в высшей степени современный и просвещенный… Он решительный демократ, как мы сами».
А в письме от 8 декабря 1860 года Бакунин заметил, что Муравьев «единственный человек, пользующийся силою и властью в России, которого без малейшей натяжки и в полном смысле этого слова мы можем и должны назвать нашим».
Но любопытно другое. То, что «своим» продолжал, несмотря ни на что, считать Муравьева и Николай I. Главным его противником в реализации мечты о присоединении к России Амурских земель и всего Приморского края был на самом деле не император, а глава тогдашнего российского МИДа Карл Нессельроде - страстный поклонник австрийца Меттерниха. Немец, ни слова не знавший по-русски, тем не менее, возглавлял русскую внешнюю политику 40 (!) лет. 
Именно он и делал все возможное, чтобы притормозить Муравьева, не желая вступать в противоречия с остальными претендентами на Приамурье. Лишь с приходом в МИД после смерти Николая I Александра Горчакова у Муравьева в этом ведомстве появился сторонник. Поддерживал его и новый император Александр II.
Тем не менее, и в николаевскую эпоху Муравьев и столь же горячий энтузиаст освоения Приамурья (в будущем адмирал, а в ту пору еще просто капитан) Геннадий Невельской, несмотря на сопротивление Нессельроде, сумели сделать на тот момент самое главное. Доказать, что устье Амура доступно для входа морских судов и что Сахалин - остров.
Для Невельского это чуть было не закончилось крупными неприятностями. Пока Муравьев выбивал в столице разрешение на исследовательское плавание капитана, тот, не дождавшись официального разрешения, предпринял экспедицию на свой страх и риск. Поэтому Муравьев, добившись, наконец, нужного ответа, вернувшись к месту службы, Невельского уже не обнаружил, а потому бросился за ним вслед.
После долгих отчаянных поисков Муравьев, наконец, увидел посреди Амура корабль Невельского и, сгорая от нетерпения, бросился к нему навстречу в лодке. А Невельской, как рассказывают, в рупор восторженно кричал: «Сахалин - остров! Вход в Амур возможен!». Это был счастливый день для Муравьева, Невельского и России.
Тем не менее, влиятельный Нессельроде сделал все, чтобы наказать первопроходца, и поначалу даже добился успеха: капитан Невельской за непослушание был разжалован. Однако Муравьев добился аудиенции у императора. И снова «либерал» и «реакционер» прекрасно поняли друг друга.
Как вспоминал позже сам Невельской, Николай I «изволил отозваться, что поступок мой находит молодецким, благородным и патриотическим, и изволил пожаловать мне св. Владимира 4-й степени».
Все дальнейшее можно найти уже в истории российской дипломатии. 11 января 1854 года Муравьеву было предоставлено право вести все сношения с китайским правительством по разграничению восточной окраины. Переговоры длились долго, но в 1858 году удалось заключить, наконец, Айгунский трактат, по которому Амур до самого устья стал границей России с Китаем. За что Муравьев и получил титул графа Амурского.
Впрочем, это был очень важный, однако лишь первый дипломатический шаг в нужном направлении. Оставалась одна неприятная для России «закавыка». Обладать левым берегом Амура было недостаточно, поскольку флот не имел в полном смысле свободного выхода в море, поскольку левый берег у устья вскрывается весной гораздо позже, чем правый. Этот недостаток был устранен следующим Пекинским договором (заключённым в 1860 году графом Игнатьевым), по которому Россия приобрела не только Уссурийский край, но и южные порты.
Мечта Николая Муравьева-Амурского и Геннадия Невельского осуществилась. Ну, а то, что потомки сделали далеко не все для освоения Дальнего Востока, не их вина. Это, как говорится, совсем другая история.

Романов и его университеты

Хабаровск богат своей историей и теми людьми, которые её творят. Один из таких людей - Валентин Викторович Романов, бывший ректор Хабаровского государственного гуманитарного университета, который за 20 лет работы внес колоссальный вклад в развитие вуза.
Под его руководством построены два девятиэтажных общежития и дом для преподавателей, капитально отремонтированы учебные корпуса и студенческие общежития. Именно при Валентине Викторовиче Хабаровский педагогический институт получил статус педагогического университета.
…Родился Романов 28 августа 1929 года в семье шахтера в поселке Кивда-Копи (ныне г. Райчихинск Амурской области). Трудовую деятельность начал с 1948-го в Райчихинске литературным сотрудником городской газеты «Горняк», затем работал секретарем комитета ВЛКСМ угольного разреза «Аллочкин отрог».
В 1953 г. окончил с отличием Хабаровский государственный педагогический институт, (который он со временем возглавит) и работал учителем истории в средних школах № 59 и 63 Хабаровска.
Последующая трудовая деятельность Валентина Викторовича была связана с работой в аппарате Райчихинского горкома партии в качестве инструктора, а затем зав. отделом.
С 1959 года Романов вновь в Хабаровске: он редактор многотиражной газеты «Вымпел» судостроительного завода, зав. отделом Сталинского (ныне Индустриального) райкома партии, секретарь парткома Хабаровского института инженеров железнодорожного транспорта.
С 1964 по 1967 гг. Валентин Викторович учился в Москве в Академии общественных наук при ЦК КПСС, которую окончил с отличием и был направлен в Хабаровскую Высшую партийную школу (ВПШ).
В 1968-м Романов избран зав. кафедрой Хабаровского института инженеров железнодорожного транспорта (ХабИИЖТа), в феврале 1970 года назначен ректором Комсомольского-на-Амуре педагогического института (1970-1980 гг.), а затем Хабаровского пединститута (1980 - январь 2000 гг.).
Возглавляя продолжительное время Ассоциацию средних и высших педагогических учебных заведений Дальнего Востока и Забайкалья, он многое сделал для превращения Хабаровского государственного педагогического университета в научно-методический центр высшего педагогического образования в Дальневосточном регионе.
Валентин Викторович Романов - почетный профессор Хабаровского государственного педагогического университета (ныне - педагогический институт ТОГУ) и Комсомольского-на-Амуре государственного педагогического университета (ныне - Амурский гуманитарно-педагогический университет), а также ряда учебных заведений КНР.
За заслуги перед государством Романов награжден орденами Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», орденом Дружбы, а также медалями и высшими ведомственными знаками.
После ухода с поста ректора педагогического университета Валентин Викторович остался в вузе в качестве профессора кафедры политической истории. Кстати, оставив руководящий пост, он написал книгу «Из истории становления системы образования в Приамурье».

Не считал себя «враженёнком»

29 августа 90 лет исполнилось бы Георгию Григорьевичу Кузьмину. Он дальневосточный журналист, писатель, член Союза писателей России, участник Великой Отечественной войны, член правления Хабаровской общественной организации «Мемориал», автор книг «Враженята», «Синий вечер», «Пылающий омут», «Недалеко от заставы».
Нелегкая выпала доля на будущего писателя. Родился он в Николаевске-на-Амуре. В грозовом 1937-м семья переехала в Хабаровск, где через три года был арестован отец как враг народа. Боясь преследований, мать с шестью детьми уехала в деревню. Там Гоша прикоснулся к сельской жизни: пас коров и коней, выучился на сапожника, был учеником токаря.
В своей будущей повести «Враженята» Георгий Кузьмин рассказал историю своей семьи после ареста и осуждения отца. Среди многих подробностей своей семейной трагедии он упомянул и Хабаровскую пересыльную тюрьму - в ней содержался его отец после осуждения и перед этапированием к месту отбытия наказания. Вот как вспоминал он об этом:
«…Пересыльный пункт - или, как его называли жены арестованных, пересылка - находился на улице Комитетской, напротив того места, где сейчас институт культуры. Территория его была огорожена забором из толстых плах с опутанными колючей проволокой крестовинами наверху; в больших воротах дверь с окошечком; по углам территории вышки с часовыми.
…В то утро мы добрались до пересылки рано. Солнце еще держалось за холодным маревом; над заснеженным простором - здесь тогда не было никаких, кроме тюрьмы, построек - стоял белесый туман; кустарник, бурая трава на кочках белели от инея.
Было холодно. Неподалеку от частокола зоны стояли, закутавшись в шали, женщины с детьми, такими, как я, и постарше. Мы подошли к ним, намереваясь спросить, кого они ждут. Толпа вдруг замерла: разверзлись тяжелые створки ворот - и от барака, стоявшего в глубине зоны, сюда, к выходу, направилась колонна заключенных. Несколько военных подскочили к нам и оттеснили от дороги в сторону.
Колонна приближалась. Обросшие, согбенные, в темных бушлатах арестантского покроя, серых матерчатых шапках люди тяжело передвигали ноги, шаркая подошвами. Увидев нас, они подняли головы, стали вглядываться: местные, видно, не теряли надежды встретить родных, знакомых. Вдруг мальчишеский голос пронзил тишину:
- Папа! Папочка!
Оторвавшись от этого парнишки, женщина кинулась к колонне, крича:
- Коля! Коля! Куда вас?
- Назад! - крикнул конвоир и выставил винтовку.
- Митя! Митя! Слышишь? - сорвалась с места пожилая женщина, увидев сына. Но ее не пускали к нему, и она плакала и взывала: - Господи, что же это такое! Митя, миленький мой! Господи!
Все вокруг наполнилось воплями, криками, душераздирающими голосами.
- Андрюша, родной, куда вас?
Мужчина из колонны что-то ответил.
- Да не слышу я, господи!.. - кричала в слезах женщина.
Вот мы увидели отца. Он шел почти в самом конце. Мама кинулась:
- Гриша! Гриша!
- Нельзя! Назад! - загородил стрелок дорогу. Отец порывисто повернулся, замедлил шаг.
- Куда вас, Гриша? - снова крикнула мама.
Он смотрел на нас и что-то говорил, но ответ его тонул в шуме других голосов. А я… Я глядел на отца, так непохожего на себя - обросшего, худого. Горло перехватила сухота, я не мог ничего произнести. Но вот закричал:
- Папа! Папочка! - и слезы застлали глаза. Сквозь мутную пелену я видел, как он помахал рукой.
А толпа кричала, называя дорогие имена, спрашивала, возмущалась, что ничего не слышно. Только вопли, стоны, рыдания.
Колонна удалялась, мы двигались за ней, не глядя под ноги, а глядя вперед, на бредущих вверх по склону людей, приблизиться к которым, чтобы рассмотреть дорогое лицо, перекинуться словами, конвоиры не давали. Вдогонку летели полные скорби и горести слова: «Прощайте, родные!», «Да спаси вас господь!..». Заключенные, оглядываясь, тоже что-то говорили. Но их невозможно было расслышать. И так было жутко и страшно видеть все это, леденело от горя мое сердце.
Впереди показалась железная дорога, здесь стояло несколько товарных вагонов. Паровоз пыхтел, выбрасывая клубы пара, словно торопил тех, кого к нему вели. Старший конвоя остановил нас, а колонна продолжала двигаться. Вот она разделилась на рукава и стала заползать по сходням в теплушки, на окошках которых были решетки. Потом в этих окошках стали мелькать лица, кто-то махал рукой, но нам не было видно кто. После спешной погрузки состав дернулся, лязгнул холодным железом, тяжело двинулся вперед. Жуткие вопли неслись вдогонку».

«Больше я никогда не видел отца…»

- Заполняя позже анкеты, я писал, что отец пропал без вести на войне, - вспоминал потом Кузьмин. - Когда меня позвали в партию, тоже соврал. Хотя, признаюсь, все время боялся - разоблачат. И только когда кончился кандидатский срок, пришел в горком и все там сказал. Ты не один такой, ответили мне.
Я ведь не считал себя «вражененком», потому что знал - отец мой ни в чем не был виновен, как и многие другие. «Врагами народа» объявлялись ведь не бандиты и убийцы, не жулики, а люди умные, кое-что тогда понимавшие. Тиран заблуждался, не заботился о том, чтобы его власть была прочна, и потому в его окружении не было людей достойных. Потому и расстреливали, стирали в «лагерную пыль», содержали, как скот, на стылых гулаговских просторах.
Однако вернемся к биографии Георгия Григорьевича. В 1949 году Кузьмин написал первые стихи, которые были напечатаны в местной газете. Стал журналистом. Появились стихи, очерки, рассказы…
Без отрыва от основной работы он окончил Хабаровскую высшую партийную школу. Работал редактором районной газеты «Знамя победы» (Советский район Амурской области), ответственным секретарем районной газеты «Ленинский путь» (Куйбышевка-Восточная Амурской области), директором студии телевидения в Райчихинске.
Переехав в Хабаровск, Георгий Григорьевич возглавлял газету «Строитель» объединения «Хабаровсккрайстрой», был главным редактором студии телевидения, редактором многотиражной газеты завода им. Горького, старшим редактором ЦНТИ, внештатным сотрудником журнала «Дальний Восток».
В 1994 году в Хабаровске вышла первая книга Г. Г. Кузьмина «Враженята», рассказывающая о детстве тех, чьи отцы погибли в годы сталинских репрессий. В 1997-м появился сборник стихов «Синий вечер», а еще через два года - роман «Пылающий омут» о страшной судьбе приамурских крестьян в 1920-1930-е гг.
Несмотря на тяжелую болезнь, он много работал, писал новые рассказы и повести, часть из которых вошла в очередную книгу писателя «Недалеко от заставы» (2002 г.). В 2004-м Кузьмина не стало.

Подготовил Игорь ДМИТРИЕВ.