(Продолжение. Начало в номерах за 3, 4, 6,10, 11, 16 и 18 августа 2016 г.)
Начиная со школьных времён младшая сестрёнка братьев Колбиных за пределами дома и школы была под неусыпным контролем кого-либо из них, включая и младшего брата Георгия. Когда один из братьев, Прохор, учился в техникуме ж.д. транспорта, утрами он, проводив Алю до площади Свободы (ныне пл. им. Ленина), возвращался на занятия в техникум. В теплое время года, заметив из распахнутых окон здания техникума его сестренку с кем-то из подружек, возвращавшихся из школы, кто-нибудь из ребят кричал: «Проша, твои идут!».
Вернёмся, однако, во времена молодости бабушки.
Так случилось, что стройные, видные сёстры Жуйко были завидными невестами. И помимо Анны Никитичны, ставшей Колбиной, две её сестры тоже оказались замужем за дорожными мастерами. Агафья стала женой Павла Дмитриевича Ильина, Мария - Николая Ивановича Бабошина. Кстати, Н.И. Бабошин был крёстным отцом моей мамы.
Домá Ильиных в Хабаровске находились невдалеке от колбинских. Главный дом с участком сохранялся долгое время (вплоть до конца 70-х годов прошлого века) внутри квартала, окружённый нынешними жилыми домами и зданием Горводоканала. Сестры очень любили друг друга, семьи их дружили всю жизнь. С переводом П.Д. Ильина на Вяземскую (там же одно время жили и Бабошины) Колбины стали чаще бывать там. Теплые родственные чувства связывали и детей трёх свояков - Колбиных, Ильиных, Бабошиных. Таисия Николаевна Бабошина (в замужестве Гурулёва) до переезда в Новосибирск жила во Владивостоке. Молодое поколение родственных семей благодаря Гурулёвым знакомилось с морем и городом-портом. А позже при поездках, как говорилось, на запад, т. е. в европейскую часть СССР, в Новосибирске встречались с сёстрами Бабошиными - Таисией и Клавдией.
Младший брат сестёр Бабошиных, Виктор, вырос на ст. Вяземской. Окончив школу, уехал в Новосибирск. Работал там на заводе, а в 1942 году в 18 лет ушел на фронт. В 1943 году за подвиг, совершённый при форсировании Днепра, был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны он сначала вернулся в Новосибирск на завод. Ад войны сказался на молодом парне, он не мог долго оставаться на одном месте, искал мирного пристанища, мотаясь по свету. Умер рано, в 55 лет, не дожив до «заслуженного отдыха», как называли выход на пенсию. В списке Героев Советского Союза, увековеченных в Новосибирске, значится он, Бабошин Виктор Николаевич. Крепко чтут и хранят добрую память о шести земляках, Героях Советского Союза, в городе Вяземском. И среди них юный Виктор Бабошин, выпускник ж. д. школы № 20.
Чего только не повидало многочисленное семейство Колбиных в годы революции, гражданской войны и интервенции! Были и бои «местного значения», и перестрелки, и «добрые» американские солдаты, угощавшие детвору галетами, и коварные японцы…
В одну из перестрелок в окне дома молодой семьи Колбиных шальной пулей было выбито стекло, а напортив, на улице Никольской, упал убитый, неизвестно, с какой стороны враждующих. Никто к нему не подходил, звуки перестрелки удалялись в сторону железной дороги.
Когда рассвело, трупа уже не было.
Судьбоносные встречи
Вернёмся в 1924 год, где мы «расстались» с абитуриентом Николаем Усенко.
Жить начинающему студенту пришлось в съёмном жилье. Николай обратился с запиской от отца к его земляку-переселенцу с Украины, обосновавшемуся на Первой речке. Как вспоминал папа, на трамвайный билет денег не всегда хватало. Из-за пеших переходов до университета приходилось часто ремонтировать обувь, подошва которой быстро истиралась о каменистую дорогу. Решить проблему с жильём помог счастливый случай - Николай наткнулся на дружественное объявление - приглашение жить вместе. Он вспоминает: «И вдруг однажды увидел объявление, подкупившее меня какой-то особой простотой и стилем изложения. «Слушай, друг! Если ты бездомный, приходи после лекций. Посмотришь моё жильё. Хоромы не ахти, но жить можно. Я обитаю один, а комната на двоих. Понравится - будем жить на пару». И подпись - «Вяча Афанасьев».
В тот же день под вечер отправился по указанному адресу.
Из-за стола поднялся и подошёл ко мне, подавая руку, невысокий коренастый парень с улыбчивым округлым лицом, с копной вихрастых тёмных волос на крупной голове.
- Здорόво! Видать, бездомна-а-й, - приветливо улыбаясь, проговорил он, нараспев произнося «а».
- Да, хотел бы поселиться поближе к университету.
- Тут, брат, благодать! С горы сбежишь мигом, смотришь, уже в аудитории.
- Согласен, - сказал я.
- Ну и хорошо. А ты с какого факультета и как зовешься то? Я-то сам Вяча, Вячеслав значит, Афанасьев. С восточного факультета я. Решил, знаешь, одолеть уйму иероглифов и стать востоковедом. Видишь, cколько покрыл бумаги этими закорючками, - и показал рукой на стопку, и так заразительно рассмеялся, что окончательно расположил меня к себе.
- А я учусь на лесном. Буду лесоводом.
Вяча упорно грыз гранит науки, усидчиво и терпеливо зубрил свои иероглифы, старательно произносил их вслух. Но постепенно я стал замечать, что на нашем общем столе среди учебных записей стали всё чаще появляться то обрывки бумаги, то целые тетрадные страницы, исписанные какими-то стихотворными строками. Присмотрелся как-то и вижу:
Вот безземельный мужичок
Поднялся на помещика…
А то из рифмованных строчек послышался вдруг протестующий голос дореволюционных портовых грузчиков против непосильного труда.
А то вдруг от испещрённого убористым почерком клочка бумаги повеет прохладой лесного уголка. Не утерпел я, спросил:
- Зачем это ты, Вяча, отвлекаешься от зубрёжки иероглифов и тратишь время на эти клочки бумаги?
- Да, понимаешь, лезут в голову разные мысли, то про родные тамбовские края, а то вот про то, что увидел здесь в Приморье и подмывает меня написать обо всём этом красиво, стихами, чтоб на песню было похоже. Скажу тебе откровенно, вчера набрался духа и отнёс первое своё стихотворение в редакцию «Красного знамени». Сказали, вроде напечатают. Скажи, а ты заметил, что прошлую ночь я почти не спал? Волчком вертелся на кровати, волнуюсь. Как на иголках чувствую себя. Напечатают? Стόящее я написал стихотворение?
И стихотворение напечатали. Я прочёл его и пожал руку Вяче.
Только не знал я, не думал тогда, что на моих глазах рождается талант. Что мне довелось быть у колыбели поэта - Вячеслава Николаевича Афанасьева».
Первые три курса у студента Усенко пролетели быстро. Учиться было интересно. Лесные науки преподавали профессора Б.А. Ивашкевич, А.А. Строгий, В.Ф. Овсянников, В.М. Савич.
С большим уважением и благодарностью всегда вспоминал мой отец своих учителей. С детства помню висевшие дома рядом с книжным шкафом две фотографии его вузовских времён. В деревянных темно-коричневых рамках, наклеенные на паспарту: снимок профессорско-преподавательского состава лесфака и второй, традиционный, - выпуск лесфака 1924-1929 гг. Курс выпускался в июле 1929 г.
Особое место в университетской жизни моего отца занимает личность Владимира Клавдиевича Арсеньева.
Николай Васильевич часто вспоминал об одном из бурных заседаний учебно-плановой комиссии. Речь на нём шла об утверждении В.К. Арсеньева на должность преподавателя университета. Вот что писал сам Н.В. Усенко в заметке «На кафедре - В.К. Арсеньев», опубликованной к 100-летию со дня рождения В.К. Арсеньева в газете «Тихоокеанская звезда»:
«Шёл 1925 год. В стенах государственного Дальневосточного университета во Владивостоке бурлила новая жизнь. Старейший и единственный на Дальнем Востоке вуз вступил в третий год новой, советской жизни.
В тот год меня рекомендовали на должность секретаря учебно-плановой комиссии. Присутствуя на заседании комиссии и фиксируя в протоколах всё происходящее на них, я был, естественно, в курсе событий учебной жизни университета.
Вспоминается одно бурное заседание. По сторонам огромного стола, покрытого зелёной суконной скатертью, сидели возбуждённые, расколовшиеся на два лагеря, члены комиссии. Председатель - проректор университета, профессор математики Агрономов, с трудом сдерживая не в меру разгоревшиеся страсти ораторов, то и дело кивал в мою сторону, напоминая о необходимости полнее и точнее записывать все высказывания и мнения.
Спор между участниками заседания разгорелся при обсуждении вопроса об утверждении Владимира Клавдиевича Арсеньева в должности преподавателя университета по курсу этнографии народов Дальнего Востока. Сам Арсеньев на заседании не присутствовал. Он находился в одной из экспедиций.
Ярыми противниками Арсеньева были закоренелые реакционеры, враги всего нового в жизни советской высшей школы - профессор химии Дорман и доцент-физик Редлих. Они доказывали невозможность допуска на университетскую кафедру «простого солдата», не имеющего ни учёных степеней, ни званий.
Но подавляющая часть членов комиссии горячо настаивала на приглашении в университет знаменитого к тому времени исследователя Дальнего Востока В.К. Арсеньева. Страстно выступили в его защиту профессор лесоустройтва Ивашкевич, профессор ботаники Савич, профессор географии Половинкин, профессор дендрологии Овсянников и другие. Но особенно запоминающуюся отповедь оппонентам дал профессор лесоводства Строгий.
- Кто из нас не горд сознанием того, что был честным русским солдатом? Кто сможет опровергнуть факт, что Арсеньев - лучший современный географ и этнограф Дальнего Востока? - горячо закончил свою речь известный профессор.
Вскоре весь университет облетела весть: «Арсеньев - преподаватель университета. Он возвратился из очередной экспедиции и будет читать первую лекцию в 31-й аудитории!».
Будущие педагоги, агрономы, лесоводы, горняки, механики, строители, востоковеды - студенты всех факультетов - битком наполнили не только просторную аудиторию, но и коридоры и лестницы, жадно слушая рассказ прославленного учёного-путешественника Арсеньева о малых народах Дальнего Востока, спасённых советской властью от полного вымирания, пробуждённых к новой светлой жизни.
Более полувека прошло с тех пор. И я уверен, что все, кому выпало счастье слушать Владимира Клавдиевича, будут живо помнить яркие и содержательные лекции этого замечательного учёного и педагога».
Об уроке, преподнесённом студентам лесного кружка В.К. Арсеньевым в далёком студенческом прошлом, Николай Васильевич вспомнил в одной из своих книг («Бархатная» газета» из книги «Тропинка в лес»):
«… Задумали студенты лесного факультета организовать в университете свой лесной музей. Собрали немало экспонатов. Тут были и сушеные плоды различных растений, и лианы исполинского кишмиша - аргуты, и лозы винограда. В рамке на атласном лоскуте красовался чудодейственный женьшень. Но на самом видном месте было выставлено несколько «бархатных газет». Они были гордостью музея лесников. Ещё бы! Ведь это так оригинально: живя летом в тайге, выпускать стенную газету и писать её не на бумаге, а на ярко-жёлтом лубе бархатной коры! Как чётко и красиво ложатся на нём лиловые строчки химического карандаша! А добывать такую «бумагу» летом совсем нетрудно: кора бархата в период сокодвижения легко снимается пластами до самой древесины. Вот такие газеты и были доставлены студентами из тайги во Владивосток.
И вот настал час открытия музея. В числе приглашённых пришёл В.К. Арсеньев. Он любовно перелистал гербарий, задержался у потёртой карты, похвалил искусно набитые чучела пернатых, с улыбкой посмотрел на видавший виды таёжный костюм студента и на закопчённую консервную банку, честно послужившую кому-то походным котелком.
Публикацию подготовил
Александр ЧЕРНЯВСКИЙ.
(Продолжение в следующих номерах газеты).