Надо уже спасать не отрасль, а народ

По весеннему Охотску мела колючая метель. Под снегом быстро исчезли все дорожки, и оттого люди, которые стекались по снежной целине к районному Дому культуры, слегка смахивали на полярников.

Те же пуховики, те же целеустремленные взгляды… Это жители Охотска устремились к районному очагу культуры за мясом.
Парадоксальное это, на первый взгляд, явление объяснялось просто. Весть о том, что в ДК состоится районное собрание оленеводов, облетела поселок быстро. А здесь каждый знает: из своих далеких стойбищ эвены-оленеводы не поедут в Охотск с пустыми руками. Они забьют оленей, чтобы сбыть в райцентре мясо и закупить перед возвращением в тайгу чай, муку и макароны… Поэтому холл Дома культуры, где эвены разложили свои мешки, быстро наполнялся людьми. Задние ряды уже роптали, что мяса может не хватить. Тут надо было не щелкать клювом. Вцепившись для начала обеими руками в оленью ногу, я уже потом начала прицениваться. Ничего! Если уж и оттащат от прилавка, то вместе с ногой.
Эвены, как мне показалось, не мелочатся с килограммами и граммами. Оленя разрубают кусков на пять и продают. Но у покупателя ничего, кроме одобрения, такая практика не находит. Кто ж покупает вкуснейшее, экологически чистое и дешевое оленье мясо килограммами?
Парадоксы ценообразования: килограмм оленины в тот день в Охотске шел на 40 рублей дешевле, чем килограмм пожухлых китайских огурцов: 200 рублей против 240. Но не это самый великий парадокс из тех, коими так богат Север. Главный парадокс в том, что при всей востребованности оленины оленеводство в Охотском районе переживает глубокий кризис.
И именно это стало главной повесткой районного собрания оленеводов, которое в этом году, к слову, проводилось впервые с 1987 года.
Собрания, впрочем, и в этом году могло не быть, если бы не спонсорская помощь. Спасибо, Охотская горно-геологическая компания, которая занимается в районе добычей серебра, профинансировала мероприятие. Организовала доставку оленеводов из отдаленных стойбищ, расселила делегатов в Охотске и даже закупила призы для лучших оленеводов.
Но если вдуматься - до чего дошла отрасль, если даже такое мероприятие самим оленеводам уже не потянуть? Вот почему из далеких своих таежных стойбищ так спешили эвены в Охотск, чтобы обсудить пути вывода отрасли из кризиса.

«А теперь - на флюорографию!»
Накануне в районной администрации наблюдалась легкая суета.
- Прибыли? Расселились? - раздавался в коридоре зычный голос заместителя главы района по социальным вопросам Светланы Ольшевской. - Значит, сейчас идем и дружно делаем флюорографию! В больнице уже заждались!
Такая реплика способна сказать о жизни оленеводов больше, чем тома специальной литературы. Трудно вообразить другое, кроме Крайнего Севера, место страны, где прохождение обычной флюорографии сопряжено с многодневным переходом в райцентр на оленьих упряжках. Где остальная медицинская помощь прибывает, в основном, санавиацией. И то, если случай экстренный и опасный для жизни.
Где на выручку от продажи оленей невозможно закупить муку и макароны на год…
Через два дня после собрания оленеводов, далеко от Охотска, в тайге, где разбили временную стоянку оленеводы, я пыталась постичь очень непростую арифметику выживания эвена:
- В одном олене 55 килограммов мяса, - загибали пальцы эвены. - Один килограмм идет по 200 рублей. Значит, 11 тысяч с оленя. А один мешок муки в Охотске стоит 2 тысячи рублей. В год на одного человека надо пять мешков муки. Значит, один олень может дать человеку только муку. В семье может быть до семи человек. И нужно им не только муку.
…Казалось бы, подсчитай, сколько нужно денег для закупки продуктов, и забей оленей на эту сумму. Но кто думает так - тот ничего не понимает в таежной жизни. Бить оленей, чтобы наедаться от пуза, нельзя. Их, священных для эвена животных, и так остается все меньше и меньше. А потому эвен забирает жизнь у оленя лишь по крайней необходимости. Одна семья продает в год туш пять. Ровно столько, чтобы закупить на пятерых только муку. А остальное?
- Где лося удается убить, где дикого оленя, старикам пенсия помогает… Как-то живем, - соглашались эвены.
Но бесстрастная статистика свидетельствует: большинство эвенов живет за чертой бедности.
…Еще в обозримом историческом прошлом все эти проблемы было трудно даже вообразить. В советские времена оленеводство дотировалось государством. По тайге были раскиданы фельдшерско-акушерские пункты и магазины потребкооперации, так что ехать за мешком муки за 300 километров нужды не было.
- И было даже так, - вспоминает главный специалист отдела по национальной политике районной администрации Виктор Белоусов. - Прибудут эвены в Охотск на районный съезд оленеводов на оленьих упряжках. А из райкома уже какой-нибудь секретарь бежит: «Почему на оленях прибыли? Почему не на вертолетах?!».
Конечно, такая партийная национальная политика отдавала душком сусальной избыточности. Поэтому в годы перестройки, в пику ей, стало модно говорить об «иждивенческих настроениях среди коренных малочисленных народов». В итоге с «иждивенчеством» было покончено… В считанные годы практически исчезла не только целая отрасль народного хозяйства - хорошая и полезная. Само выживание коренного малочисленного этноса тоже находится под угрозой.
Один эвен может приспособиться и прожить где угодно, хоть в Лондоне. Но эвенский народ, не потеряв своей самобытности, может прожить только возле оленя. А поголовье оленей за последние годы только в Охотском районе сократилось в четыре раза.
Население оленеводческих баз Наманкур, Кетанда, Черпулай, Нядбаки и Усчан сразу сократилось более чем на треть.
- Когда эвены остались без оленей, им пришлось перебираться сюда, в Охотск. Безработные, оторванные от корней - думаете, здесь они были кому-нибудь нужны? - с горечью сказал мне председатель общины «Виточан» Андрей Громов.
Вот статистика: 75 процентов эвенов, проживающих в Охотском районе, - безработные. А вот осторожный прогноз специалистов: до полного исчезновения оленеводства на Охотском побережье осталось три-четыре года. И это не похоже на преувеличение. Ведь полное исчезновение оленеводства как отрасли уже пережили соседние Аяно-Майский и Тугуро-Чумиканский районы.
Сами эвены, впрочем, считают такой прогноз даже слишком оптимистическим.
- Давайте смотреть правде в глаза, - обратился к президиуму собрания оленеводов зоотехник Владимир Слепцов. - На самом деле оленеводства в Охотском районе уже нет. Есть эвены, которые еще держат оленей...

В дебрях неэвклидовой экономики
...Из чиновников большого уровня на моей памяти идеей возрождения оленеводства был одержим бывший полномочный представитель президента России в ДВФО Камиль Исхаков. Едва вступив в эту должность, на самой же первой пресс-конференции он горячо доказывал журналистам, как несправедливо забыта эта отрасль народного хозяйства, как ее следует немедленно возродить.
Прошло время. Сам Камиль Исхаков работает уже в Москве, в правительстве России. А оленеводство все там же. Хотя медленное угасание отрасли кажется противоестественным с любой точки зрения. Мясо оленя считается не только деликатесом. Сто очков вперед китайской перемороженной свинине оно дает уже только потому, что не может не быть экологически чистым. Так уж распорядилась природа: оленя не накормишь генно-модифицированными добавками и прочей химической гадостью. Олень питается только ягелем, только чистым, только в тайге. По-другому не может.
Но все эти соображения перечеркивает холодная логика Севера. Далеко северный домашний олень от потенциальных рынков сбыта, и даже торных дорог до этих рынков из Охотска нет. Огромные расстояния, которые преодолевает самолет, причудливо искажают любую ценовую политику...
В одном из охотских магазинов мы долго упрашивали продавцов разрешить нам сфотографировать ценники. Такое ведь приснится разве что в страшном сне: буханка хлеба - под 40 рублей, пакет молока - 230, десяток яиц - почти 140 рублей...
- Фотографируйте! - наконец сдалась старший продавец. - Но тогда не забудьте написать, что перевозка одного килограмма груза самолетом стоит 80 рублей!
Но 80 рублей за килограмм груза - это только путь из Охотска до Хабаровска. А ведь олени пасутся не в Охотске, а далеко в тайге. От райцентра - 300-400 километров, причем - почти полного бездорожья. Поэтому одолеть такое расстояние может либо сам олень, либо вертолет. А час работы вертолета стоит 71 тысячу рублей.
Скажем, в прошлом году эвенская община «Виточан» сумела заготовить 2,3 тонны оленины на 400 тысяч рублей. Но когда вывезла ее из тайги в Охотск, за аренду вертолета была вынуждена отдать 220 тысяч. Оставшиеся 180 тысяч - это, собственно, и весь заработок общины на целый год. Только-только, чтобы закупить столь же «золотые» в Охотске продукты первой необходимости.
«Фактор расстояния» мешал нормальному развитию оленеводства, конечно, всегда. Поэтому в советские времена отрасль дотировалась государством. Эвены сдавали мясо потребкооперации по 5 рублей за килограмм, а та реализовывала его уже... по 1,20. Разницу потребкооперации возмещало государство. По нынешним временам трудно даже представить, чтобы государство пошло на такие расходы - пусть нефтедоллар и взлетел на невиданные высоты.
Хотя кое-какая государственная поддержка эвенам-оленеводам идет и сегодня. Скажем, на централизованную закупку оленьего мяса на нынешний год в районном бюджете заложено 660 тысяч рублей. Есть краевая программа поддержки коренных малочисленных народов Севера. Например, по ней община «Виточан» в прошлом году (после двухлетнего перерыва) получила субсидию в размере 531 тысячи рублей. И самое главное - прошлогодним постановлением губернатора Хабаровского края Виктора Ишаева расширен и перечень получателей таких субсидий. Если раньше это были только общины, то теперь ими станут и индивидуальные предприниматели.
Правда, как стать «индивидуальным предпринимателем», таежный человек, как правило, не знает.
Однако, если уж начистоту, субсидия - не выход. Она очень невелика: чуть больше 200 рублей на одного оленя в год. Цена одного килограмма мяса. Но самое интересное то, что эвены вовсе и не просят государство так уж на них раскошеливаться. Требования их более чем логичны и разумны. Эвены просят у государства закрепить за ними охотугодья и выделить промышленные квоты на лов рыбы: чтобы доходы от одних видов деятельности перекрывали убытки от оленеводства.
Но с этим пока неизменно выходит заминка. Как ни странно это звучит, свободных охот-угодий в Охотском районе сегодня просто нет.
С промышленным ловом рыбы получается того «лучше». Есть ряд условий, при которых предприятие может претендовать на промышленные квоты. У общины «Виточан» есть практически все. Кроме одного - базы по переработке рыбы. И с неба она не свалится. А на смешные деньги от реализации оленины ее не купить.
Неужели тупик?

Когда закон и волк - одно и то же
Вообще, есть очень много законов, постановлений, положений и инструкций, которые на Крайнем Севере кажутся полнейшей нелепицей. Словно люди, которым положено законы принимать, в комфортной и обустроенной Москве забывают, как велика и как многогранна Россия. И что есть где-то на краю света уникальные кочевые цивилизации.
Вот ведь сама по себе удивительна история, почему в охотской тайге прекратили свое существование фельдшерско-акушерские пункты. Причину ведь даже нельзя назвать чисто экономической. Просто есть положение о лицензировании медицинских учреждений, и там четко написано, как должно быть оснащено помещение фельдшерско-акушерского пункта. Помимо прочего, обязательное условие - наличие электрического освещения.
Вроде, логично. Но откуда взяться электрическому освещению в дремучей тайге?
Так ФАПы, которые прекрасно работали несколько десятков лет, взяли и закрыли. Подумаешь - волк на оленевода нападет. Важнее, что электричества нет.
Про волков, которые теперь тоже «в законе», - отдельная история. Волков на Крайнем Севере много. В советские времена это принимали во внимание и, дабы обеспечить безопасность оленеводов и оленеводства, ежегодно их травили препаратом, который называется второцетат бария. Сегодня использование этого препарата признано негуманным по отношению к животным и запрещено.
О гуманизме по отношению к человеку, на которого в тайге нападает волк, подумать забыли.
- Как нам отбиваться от волков голыми руками? - спрашивали эвены районную власть и прибывшего на собрание представителя краевого министерства природных ресурсов.
Вопрос, способный изумить большого чиновника из Москвы. Зачем отбиваться руками, когда можно взять ружьишко?
Но выдача разрешений на ношение огнестрельного оружия регламентируется массой других положений, осилить требования которых таежному человеку тяжеловато. Да и патрон нынче дорог, а денег эвену взять неоткуда. Если бы он пушнину добывал и деньги за это получал - дело другое. Но про добычу пушнины, как говорится, смотри выше...
В итоге если кто в тайге и занимается добычей, так это волк. За последние три года только по стаду Нядбакинской фермы волками было потравлено 139 оленей на сумму полтора миллиона рублей. А община «Нокликан» не в последнюю очередь из-за волков приняла решение вообще не заниматься оленеводством.
Но что меня в Охотском районе удивило больше всего - это наглядный пример того, как из российского законодательства «выпали» дети кочевых народов...

Дети, про которых забыли
В январе этого года в национальном селе Арка, что в 130 километрах от Охотска, произошел тихий и бескровный родительский бунт.
Оленеводы, чьи дети учатся в аркинской школе (а значит, девять месяцев живут в пришкольном интернате) внезапно примчались на оленях в село и заявили, что больше не позволят своим детям учиться и хоть сейчас заберут их с собой в тайгу.
Думаете, оленеводы - темные люди и хоть что-нибудь имеют против среднего образования?
Вот уж нет! Они и сами все когда-то были детьми, учились в школе села Арка и жили при ней же в интернате.
Случилось же то, что почему-то всегда происходит в России с введением новых и хороших законов. А тут вступило в действие сразу несколько законодательных нововведний. И 131-й федеральный закон, который разделил полномочия местных и краевых властей, и подушевое финансирование школ следом...
И получилось с детьми оленеводов вот что. Содержат школу в Арке муниципальные власти. А вот проживание детей в интернате они отныне вроде как финансировать не должны. И вообще, оказывается, никто не должен. Вот если бы это были дети-сироты, тогда их содержать должны были бы краевые власти. А они не сироты! У них родители есть.
Казалось бы, именно родители-оленеводы и должны теперь сдавать в интернат деньги на проживание и питание своих детей. Но все прекрасно знают, что большинство эвенов живет за чертой бедности!
Образовался очередной правовой тупик. Но если бы только этим дело и исчерпывалось! Самое ужасное - за бортом разных нововведений остался вопрос с отправкой детей на лето в стойбища, к родителям.
А это вопрос очень дорого-стоящий. Ведь стойбища оленеводов раскиданы в разных местах, иные от Арки километров за 300, и поэтому традиционно детей к родителям отправляют вертолетом. Чтобы было понятно, о каких деньгах речь, замечу, что в прошлом году на вывоз детей летом в стойбища и доставку потом обратно в школу было потрачено 4 миллиона 465 тысяч рублей. В этом году сумма, как прогнозируется, возрастет до 5 миллионов.
- В общем, стал всерьез обсуждаться вопрос о том, что в этом году детей на лето не отправят к родителям, - вспоминает учитель русского языка школы села Арка Галина Слепцова. - Ну что делать? Мы по рации связались со стойбищами, сказали оленеводам, что, может быть, их детей придется летом оставить в селе. А прошло буквально несколько дней - и все семейства, что на тот момент близко от Арки оленей пасли, на упряжках прибыли в село. Пришли они в школу и говорят: «Раз наших детей нельзя на лето отправлять в тайгу - значит, мы их и из школы заберем. Пусть уж лучше совсем не учатся, чем много лет будут оторваны от родителей!».
В итоге переговоров с министерством образования Хабаровского края деньги на отправку детей в стойбища этим летом нашлись. Как будет дальше - трудно сказать.

Когда умирает последний хэвэк
Когда рождается эвен, старики дарят ему оленя. Никто, кроме близких родственников, не должен знать, какого, потому что олень этот становится «хэвэк» - кем-то вроде ангела-хранителя. Убивать этого оленя нельзя, но можно отдать ему свою болезнь. Старики знают, как.
Об этой традиции мне рассказали кочевые эвены. Они прибыли в Арку за продуктами и разбили временное стойбище километрах в пятнадцати от села. Чтобы добраться до лагеря оленеводов, надо было ехать через тайгу на «Буранах».
Эвены знали о прибытии журналистов. К приезду гостей они нарядили своих оленей. И правда: олень для эвена - все...
В красном уголке Аркинской школы-интерната, как и в любой российской школе, висят лучшие сочинения учеников. Только все они объединены одной тематикой. «Умный олень», «Мой олень», «Олень моей бабушки».
«У меня есть свой олень. Его зовут Банакандя», - я только-только начала читать сочинение ученика четвертого класса Семена Осенина, когда он сам из любопытства заглянул в красный уголок и сказал: «А это мое сочинение!».
- У тебя и сегодня есть свой олень? - спросила я.
- Да, - серьезно ответил он. - Только уже не Банакандя, а Чорока.
...Но если в стаде не останется больше ни одного оленя - горе человеку! Мыслимо ли кому-нибудь прожить без ангела-хранителя? Такого не помнят ни горы, ни пихты.
Есть люди - и их много, - которые считают, что традиционный уклад коренных малочисленных народов Севера все равно обречен. Потому что невозможно навсегда сохранить этот удивительный, по сути, родоплеменной островок среди бушующей страстями жизни XXI века. И надо ли его сохранять?
Ответить на это можно только одно. У северного человека тоже есть право на самоопределение. И пока сам эвен считает, что жить ему надо возле оленя, надо пытаться сохранить оленеводство. Такая моральная ответственность не может быть снята с государства, которое в течение только одного XX века и так, и эдак «перестраивало» жизнь коренных малочисленных народов - то под социализм, то под дикий капитализм.
Саму эту ответственность, что интересно, государство вроде бы не оспаривает. Не так давно даже был принят еще один приоритетный национальный проект - «Развитие северного оленеводства и табунного коневодства». И на его реализацию на нынешний год в федеральном бюджете заложено 250 миллионов рублей.
Но как относиться к этой цифре, если только доставка детей из одного маленького села Арка в тайгу к родителям требует 5 миллионов в год, я, честно сказать, не знаю...

Ольга НОВАК. Фото В. ЗАБЕЛИНА.