Вояж лидера КНДР Ким Чен Ира в Россию, решение о совместном проекте сооружения Транскорейской магистрали вселяет надежду на более тесные контакты наших стран. К корейцам я испытываю давнюю симпатию и благодарность. И вот почему.

В 1929 году после раскулачивания судьба занесла нашу семью из сибирской деревни на Сутарский прииск Облученского района, где жили спецпереселенцы без документов и права выезда. Нас поселили в бараке - бревенчатые стены, законопаченные паклей. Ни штукатурки, ни побелки, ни покраски не было. Оконные проемы заколочены (нет стекол) и только на одном натянута брюшина. В бараке четыре угла и нары на четыре семьи, посреди - печка-буржуйка, на которой готовили пищу по очереди, а заодно и обогревались. Ни электричества, ни радио, ни почты, ни медпункта, ни школы в поселке не было. Были контора, магазин, заготовительный пункт, конюшня и баня. Вот и все.

Спецпоселение - это не тюрьма, в которой хоть баландой накормят. Здесь на все про все каждая семья зарабатывала, как могла. Мужчины были разделены на старателей (они мыли золото лотками в теплое время года) и строителей бараков. Женщины и дети с весны и до глубокой осени занимались сбором черемши, грибов, ягод и кедровых шишек. Все сдавали на приемный пункт. Зимой женщины и освободившиеся старатели валили лес, а подростки заготавливали дрова. Продукты получали по спискам. Старатели обеспечивались лучше, чем на других работах.

Жизнь нашей семьи на прииске не заладилась. Заболел и умер дедушка. Потерялся 17-летний брат. Однажды он не вернулся из Облучья, куда ходил пешком раз в неделю за корреспонденцией для начальства. Осудили отца «за контрреволюцию» и увезли, после чего нас сразу же выселили из барака в сарайчик. Мама обмазала его глиной со всех сторон, чтобы утеплить. Мама плакала, понимая, что на ее малый заработок не прокормить себя и троих детей, а в мазанке зимой не согреться. И задумала она покинуть прииск. Но как?

Недалеко от спецпоселения был корейский поселок. Жили в нем обособленно: выращивали овощи, рыбачили, ставили капканы на зверей. Время от времени поселковые ходили ночью в Облучье, носили шкурки зверей, а там покупали продукты и водку.

Как моя мама познакомилась с кореянкой, как упросила ее увести детей в Облучье, я не знаю. Но одним сентябрьским днем она привела нас к корейцам и оставила в их фанзе. Часов в шесть нас уложили спать, а разбудили глубокой ночью. Вокруг было темно и тихо. Пятеро мужчин, одна женщина и мы вместе с ними двинулись в сторону тайги. Шли цепочкой (один за другим) через перевал тропой, которая намного сокращала путь. Впереди двое мужчин, потом женщина и мы, а замыкали цепочку опять двое мужчин. Когда группа подошла к тайге, корейцы зажгли факелы. Стало светло и таинственно от теней. Может быть, мой 14-летний брат боялся идти, а мне (8 лет) и младшему брату (6 лет) казалось, что мы попали в сказку. Все было интересно. Тайга ночью совсем не такая, как днем.

На проселочную дорогу мы вышли, когда начало светать. Здесь корейцы простились с нами, сказав, что теперь не страшно, прииск далеко, дорога одна, мы не заблудимся и дойдем до станции самостоятельно. Советовали в кусты не ходить, там змеи. Сами же они свернули с дороги на тропу, ускорили шаг и скрылись из виду. Мы устали, сели на дорогу отдохнуть, поесть. В дорогу мама дала нам булку черного хлеба, несколько картофелин в мундире и баклажку воды. С трудом к ночи мы добрались до Облучья. Постучали в первый же дом на окраине, нас пустили. Утром, узнав нашу историю, хозяева согласились взять на квартиру с условием, что я буду нянчить их ребенка, а старшего брата они устроят на работу.

На прииске мама металась между людьми и всем говорила, что дети ушли за шишками и не вернулись. Переживала она искренне, так как не знала, дошли мы или нет, путь ведь не близкий был. Недели две мама со слезами и причитаниями ходила к начальству и просила помочь найти детей. Она так надоела всем, что на нее махнули рукой и сказали: «Тетка, отстань, ищи сама». Так в начале октября с корейцами мама пришла к нам, они же помогли ей принести кое-что из наших вещей.

Устроилась она работать уборщицей на вокзале. Там неожиданно встретила сына, пропавшего в прошлом году. Он рассказал, как спасся от медведя, но с того дня и стал бояться тайги. В Хабаровск, где отбывал срок мой отец (реабилитирован посмертно), мы перебрались в 1933 году.

Прошли годы, и все это время мы помнили, но никому не говорили, кто помог нам скрыться. Мама молилась и просила Бога дать здоровья людям, которые выручили нас. Что было бы с нами, если бы мы не убежали? Выжили или нет? Став же взрослой, я поняла, что только женщина-мать могла разделить тревогу другой матери за судьбу ее детей. Я сполна оценила тот риск и ответственность, что брали на себя корейцы, уводя нас с поселения.

А. ПОНОМАРЕВА.