Цвет и материал эполетов значения не имеют

Владимир Бондарь (слева) к обучению военному делу относился серьёзно

Я - сын фронтовика-орденоносца. Он оставался настоящим военным до 1955 года - до большого хрущевского сокращения армии, когда его буквально выкинули из армии. И ведь тогда никаких «социальных пакетов» не было. А почти сразу после этого родился я… Отец поехал в Находку и устроился сменным мотористом, хотя офицерская специальность у него была танкист, а я благодаря его новой профессии и тому, что мама преподавала в мореходном училище, трепетно относился к морю. Много читал о море и военных моряках.  

В мединституте, студентом которого я потом был, была военно-морская кафедра. Стригли нас там нещадно - при том, что мы мечтали отрастить волосы подлиннее. У нас даже были два строевых офицера - не медицинской службы, а именно «бычки» - боевая часть. И это был один из немногих вузов, где после 5-го курса была стажировка на флоте.

К обучению военному делу относился очень серьезно. Из нас (при том, что военно-учетная специальность была «врач корабельный») даже готовили микроштурманов: как военные моряки, мы должны были нести вахту штурманскую и уметь прокладывать курс. На стажировку мы ехали поездом во Владивосток, надев тельняшки, хотя стояла дикая июльская жара. По приезде уже нас «купцы» разобрали по военно-морским частям, по кораблям, и я попал в бригаду десантных кораблей. И там всякого хватало. В том числе и совершенно несерьезного.
Служил я в должности дублера начальника медицинской службы корабля. По уставу занимать такую должность можно в звании главного корабельного старшины. При этом согласно штатному расписанию главный корабельный старшина может быть лишь на корабле первого ранга, а наш десантный корабль по номенклатуре был лишь третьего ранга.

И вот я, главный корабельный старшина, сижу как-то вечером на юте, на кнехте, таранькой лакомлюсь, только шкурки за борт летят, чайки их на лету ловят… Идиллия! И что-то начал замечать: потянулись мимо меня один за другим матросики, как-то с интересом поглядывают… Не выдержал внимания - пошел выяснять. И оказалось, что меня показывают… за деньги! Ведь на нашем корабле главного корабельного старшины быть не могло.

Мало того. При тогдашнем дефиците шевронов я в качестве лычки на погоны приспособил… кусочки эластичной ленты для женских подвязок. Как раз что надо: широкая! Ну, правда, розовенькая и с маленькой рюшечкой… Здорово я, да при моей уникальной должности, смотрелся в этих «эполетах», и нашим матросикам, которые, кроме службы, ничего не видели, не жаль было за такое платить находчивым старослужашим.

С обмундированием связано у меня и еще одно воспоминание. Это уже из времен «мабуты», или «партизан» (т.е. резервистов) - так на военном жаргоне называют призыв на сборы из запаса. Одевали их, мягко говоря, очень своеобразно - по принципу «что найдется». Так я тогда на клоуна походил.

Китель на мне был, давно облюбованный молью: словно пулеметом изрешеченный, из воротника пакля торчала, вместо подворотничка - лоскут от простыни; пуговицы положены золотые с якорями, а у меня одна была зеленая с молотками - видимо, от пожарного досталась. Погон один - «особистский», другой от кителя. На штанах под гульфиком клин вшит белыми нитками. «Прогары» -

обувь - 48-го размера, я шнурки на лодыжках затягивал, а стопа была в свободном плавании. О когда-то существовавшей на фуражке «лаврушке» по краю напоминали дырки…

Обратился к родне своей владивостокской - мол, помогите одеться, не хочу пугалом выглядеть. Но зять меня остановил: «Ты что, Володя: в мабуте чем страшнее выглядишь - тем лучше». Одно слово - партизан!

Владимир Бондарь, доктор медицинских наук, главный врач Федерального центра сердечно-сосудистой хирургии, Хабаровск.