Ради нескольких строчек в газете

(Продолжение. Начало №74).

По известным обстоятельствам того времени вслед за редакторами освобождалось и часть рядовых сотрудников. Все это лихорадило редакцию, отражаясь на содержании газеты.

Надо было приободрить людей, вселить в них уверенность, вызвать творческую инициативу. С этого и пришлось начинать нелегкую редакторскую работу». Калинников начал комплектовать штат. Он проработал в газете почти пять лет и немало сделал для ее становления. Сменит его в 1943 году Алексей Васильевич Гребнев.

Судный деньАлександра Швера

Вернемся в 1937 год, к судьбам редактора Швера и литературного секретаря редакции Бориса Дьякова. Два эти человека давно и хорошо знали друг друга, в их взаимоотношениях угадывалось временами даже некое подобие дружбы. Оба приехали в тот давний 1937 год в Хабаровск. Один - за смертью, другой - за противоречивыми поступками дальнейшей своей жизни.

Сведения о пребывании Швера в Хабаровске оказались скупыми, если не сказать - скудными. Оказался он здесь благодаря покровительству и тесным связям с Иосифом Михайловичем Варейкисом. Это был опытный партработник, член РСДРП с 1913 года, большевик. Вел партработу в Подмосковье, не раз арестовывался. С 1918 года его карьера поползла вверх - Варейкис занимал руководящие посты в Донбассе, Киеве, Баку, возглавлял ряд обкомов, с 1930-го - член ЦК ВКП(б). В 1934-1936 годах возглавлял Воронежский, затем Сталинградский обкомы партии. Здесь и произошла встреча со Швером и позже - с Дьяковым. С 1 января 1937 г. Варейкис был назначен первым секретарем Дальневосточного крайкома партии. В октябре был арестован, а 29.07.1939 г. приговорен к смертной казни и расстрелян. Реабилитирован и восстановлен в партии в 1956 году.
Наверняка он и позвал Швера в Хабаровск на должность редактора газеты. Тот, в свою очередь, пригласил Дьякова. Основания для такой должности у Швера были веские.
В Ульяновске на углу улиц Федерации и Красногвардейской сохранилось двухэтажное каменное здание постройки шестидесятых годов позапрошлого века. Числилось оно за симбирским мещанином Горягушниковым. Здание горело, но было восстановлено. В 1914 году домик арендовал под свою аптеку провизор В.О. Швер. Спустя три года он покупает особняк. Известно, что с 1914 по 1926 год в доме отца жил партийный деятель, журналист, редактор газет «Известия Сибирского Совета», «Пролетарский путь», «Красная жатва», «Наше дело» и других изданий Александр Владимирович Швер (1898-?).

И.М. Варейкис с 1928 по июнь 1935 г. возглавлял обком Центрально-Черноземной (позже Воронежской) области, затем Сталинградский крайком. Так вот редактором воронежской газеты «Коммуна» при Варейкисе стал Александр Владимирович Швер. Вслед за Варейкисом он переехал в Сталинград и тоже стал редактором. В дальнейшем сведения о Швере будем брать из другого источника - мемуарной книги Бориса Дьякова «Пережитое». Коротко о нем. Родился в Воронеже в 1902 году, работал инструктором в губисполкоме, секретарем в губплане, в областном отделении Госиздата. Женат был на Вере Александровне Дьяковой. В 1929 году стал штатным репортером воронежской областной газеты «Коммуна», которую редактировал А. Швер. Вскоре состоялось знакомство с Варейкисом. После публикации очерка о процессе над кулаками-террористами получил повышение, был послан редактировать районную газету, а в 1935 г. отозван в «Коммуну». В апреле этого года вместе со Швером и Варейкисом оказался в Сталинграде, где работал корреспондентом газеты «Сталинградская правда» под руководством А. Швера. Занимался литературным творчеством, писал пьесы.

1937 год - Варейкис и Швер едут в Хабаровск, зовут с собой Дьякова. После арестов первых двух уволенный из редакции Дьяков возвращается в Сталинград. Начнется его долгая творческая жизнь, он станет писателем, не избежит ареста в 1949 году, получит десять лет лагерей (как участник троцкистской группы Варейкиса). В 1954 году будет реабилитирован, вернется в Москву, напишет свои воспоминания (журналы «Звезда» и «Октябрь»). Будет награжден орденом «Знак Почета». Умрет в 1992 году.

Но это не весь Дьяков. Его пристрастием была не только журналистика, литература, но и стукачество. Им он занимался задолго до своего ареста. Приведу такой документ.

«ИЗ ПИСЬМА Б. ДЬЯКОВА МИНИСТРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ СССР. Два с лишним года я нахожусь в заключении, не совершив никакого преступления перед партией и Советским государством - ни словом, ни делом, ни мыслью. Сижу среди врагов в чуждой и гнетущей меня духовной атмосфере. Временами кажется, что все это происходит в каком-то страшном бреду... В 1937 г. вместе с Мельниковым Г.Н. и другим моим лжесвидетелем Терентьевым Ф. И. были арестованы еще 6 сотрудников «Сталинградской правды». Им тогда было предъявлено такое же обвинение, как и мне 12 лет спустя. Их тогда, так же, как и меня, Мельников и Терентьев уличали в принадлежности к редакционной троцкистской группе. Эти 6 чел. находились под следствием два года, и в 1940 г. их освободили, восстановили на работе и в партии. Вражеская клевета была разоблачена. Они полностью в курсе того, как появились в 1937 г. материалы, на основании которых я теперь осужден...

Вы знаете, что враги народа, сидевшие до 1937 г. в руководящих организациях Воронежской и Сталинградской областей, широко афишировали себя безупречными большевиками, и не я один верил в их преданность партии, не я один не мог распознать в них двуликих Янусов. Вы знаете также, что порою они показно и лицемерно проявляли себя инициативными руководителями: то была ширма, за которой им легче было прятать свое вражеское лицо... Должен сказать, что я никогда, к счастью, не раболепствовал перед руководителями области. В газетах нет ни одной моей подхалимской статьи, хотя и Варейкис, и Швер, и иже с ними что было мочи раздували свои авторитеты, насаждали культ преклонения перед ними. Но для этой цели они прибегали к помощи не местных журналистов, а известных московских писателей, занимающих и сейчас видное положение в Союзе писателей. Если потребуется, я могу дать об этом подробное показание, но были или не были у этих писателей преступные связи с Варейкисом или Швером - такими данными я не мог располагать и не располагаю... Не скрою, что я также был обманут всей этой широковещательной шумихой о Варейкисе как якобы о крупном партийном руководителе, и все же, повторяю, несмотря на все это, никогда его не воспевал. Наоборот, так складывались обстоятельства, что я, сам того не подозревая, часто преподносил ему горькие пилюли и однажды чуть не поплатился за это жизнью. Безусловно, многие воронежцы и сталинградцы до сих пор это помнят.

Вот факты: 1) В 1934 г. мною были подобраны для печати материалы, резко критикующие положение с животноводством в области, в частности, разоблачающие вредительскую деятельность ряда ветеринарных работников, виновных в чрезмерно высоком падеже скота и свиного поголовья. Зав. редакцией Мельников Г. Н. положил эти материалы под сукно. На этой почве между нами вспыхнула ссора, и я подал заявление редактору с требованием освободить меня от работы в редакции. Швер предложил компромисс: направить материалы на согласование нач. ветеринарного управления Викторову (пользовавшемуся, как известно было в редакции, большим авторитетом у Варейкиса). Я заявил, что в таком случае передам материалы в «Правду». Тогда Швер приказал их напечатать. Викторов вскоре был арестован, приговорен к высшей мере наказания, и, как потом выяснилось, эти материалы были тоже использованы, как обвинительные.

2) 11 января 1936 г. в «Сталинградской правде» был напечатан мой фельетон, нанесший удар по сподручному Варейкиса троцкисту Будняку - директору завода «Баррикады». Этот фельетон настолько взбесил Варейкиса, что он снял меня с работы и публично ошельмовал (см. «Сталингр. правду» от 12.1.36 г.). Лишь под общественным нажимом (письмо рабочих завода в «Правду») я был через 4 месяца восстановлен в должности фельетониста, с опубликованием в печати. А в 1937 г. в Сталинградском управлении НКВД мне сообщили, что Будняк расстрелян, а фельетон приобщен к его делу, как один из уличающих материалов.

3) Осенью 1937 г. «Тихоокеанская звезда» напечатала мой фельетон «Под вывеской музыкальной комедии», который вскрыл в Хабаровском театре группу антисоветчиков. Эта группа была репрессирована.

Это только то, что удается сейчас вспомнить. Вообще же и в «Коммуне», и в «Сталинградской правде» ежемесячно помещалось не менее 8 - 10 моих статей, в которых я, нелицеприятствуя, со всей остротой обрушивался на факты антисоветского, антипартийного характера. Ряд этих статей и фельетонов, с одной стороны, оказывал, как Вы видите, помощь органам, а с другой (как теперь становится ясным) - оставался бельмом в глазу у Варейкиса. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он на следствии в 1937 г., обуреваемый ненавистью ко всем и к каждому, кто хоть мизинцем когда-либо прямо или косвенно прикоснулся к нему, назвал мою фамилию, попытавшись нанести удар и по мне.
Кроме того, считаю своим долгом сообщить Вам, что, работая в Сталинграде, я в течение ряда лет являлся секретным сотрудником органов, причем меня никто никогда не понуждал к этой работе, я выполнял ее по своей доброй воле, так как всегда считал и считаю теперь своим долго постоянно в любых условиях оказывать помощь органам в разоблачении врагов СССР. Это я делал и делаю...

Выполняя конкретные поручения органов, я сдал в Сталинградское управление НКВД ряд материалов об антисоветской агитации, проводившейся отдельными лицами и группой лиц, работавших в литературе и искусстве. В частности, о клеветнических произведениях местных писателей Г. Смольякова, И. Владского и других (осуждены органами); о систематической вражеской агитации, которую вел финский подданный, артист Сталинградского драмтеатра Горелов Г. И. (он же Полежаев Г. И.), прикрывая ее симуляцией помешательства (осужден в 1941 г.); о враждебной дискредитации Терентьевым Ф. И. знаменитого советского писателя А. Н. Толстого на банкете в редакции в 1936 г., и т.д...

29 мая 1950 г. подал заявление в МГБ СССР (через следователя Чумакова) о подрывной работе ряда лиц в советской кинематографии. Судя по газетам, часть моих сообщений подтвердилась... В декабре 1950 г. в Озерлаге на лагпункте 02 я выдал органам письменное обязательство содействовать им в разоблачении лиц, ведущих антисоветскую агитацию. Это содействие я оказываю искренне и честно и нахожу в этом моральное удовлетворение от осознания, что я и здесь, в необычных условиях приношу известную пользу общему делу борьбы с врагами СССР... Конечно, я не святой человек, бывали и в моей работе ошибки, но ошибки невольные, случайные, не причинявшие вреда общему делу. Такова моя жизнь, и таков их жестокий конец.

Обращаюсь к Вам, как к члену Советского правительства, как Министру государственной безопасности: не оставьте без внимания это письмо; не допустите, чтобы зря была загублена моя жизнь, мои творческие способности - я могу, я хочу, я должен принести еще большую пользу; дайте, пожалуйста, распоряжение пересмотреть мое дело с учетом всего здесь изложенного, снимите с меня тяжкий груз клеветы, окажите мне политическое доверие, и я всесторонне оправдаю его

Борис Дьяков, 7 января 1952 г. Озерлаг, л /п 02».

Вот такое письмо послал министру Борис Александрович Дьяков. Можно предположить, что оно не было единственным в его биографии. Оставляю его без комментариев и оценок.

Хабаровск, 1937 год

Теперь обратимся к его документальной повести о пережитом. Остановимся на тех эпизодах, где речь идет о Хабаровске, тех людях, с которыми был знаком, под чьим началом трудился здесь Дьяков. В них прослеживается судьба Швера, Варейкиса, их семей. Этих сведений очень не хватало в моем расследовании, я выражаю благодарность всем, кто мне помогал в поиске, особо ценной была помощь хабаровчанина Владимира Александровича Павлюка и сотрудницы нашей газеты Е. Адовой.

«…Хабаровск, тридцать седьмой год... Я работаю в редакции «Тихоокеанской звезды». В одно из воскресений Варейкис приглашает к себе на дачу писателей Евгения Петрова, Александра Исбаха (были здесь в командировке. - А.Ч.), редактора Швера и меня. За обедом Варейкис острит, увлеченно рассказывает о реконструкции Хабаровска, об асфальтировании улиц и площадей. Кто-то вспоминает фельетониста Сосновского, который назвал в «Известиях» Варейкиса - руководителя Бакинского горсовета, в прошлом литовского рабочего-инструментальщика, «Трамвайкисом» за усердие по проводке первого трамвая в Баку. Иосиф Михайлович весело замечает: «Теперь Швер, наверно, прозовет меня «Асфальткисом»!..»

Вечером приходит живущей по соседству маршал Блюхер: гладко зачесанные назад, отдающие глянцем волосы, белый китель... Мы все спускаемся с обрыва на берег Уссури, разжигаем костер. Высоко вздымается пламя, бросая на черную гладь реки красные блики.. Блюхер запевает, а мы подхватываем «Волочаевские дни». Потом разговариваем о богатствах Амура, о «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова, о строящемся в Хабаровске Доме печати, о предстоящем пленуме ЦК партии. Костер горит жарко, мы все время подбрасываем сухие ветки.

…Хабаровск, Варейкис уехал по вызову ЦК, Швер по командировке крайкома партии - в Комсомольск-на-Амуре... На мой редакционный стол ложится длинная полоса бумаги - переданный по телетайпу из Москвы «Обзор печати», озаглавленный: «Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду»?» Читаю: «Швер - враг... пособник троцкистов... Швер долгие годы был связан с Варейкисом…»

«А разве такая связь - преступление? Ведь Варейкис... - И холодею от догадки. - Неужели и Варейкиса... Так пишут только о разоблаченных...»