Почти классик ищет обед в кустах на бульваре

Сначала я писал эти заметки, называя в них подлинные имена героев. Очень известные люди, они живут сейчас хуже некуда. Но что-то мешало мне быть до конца откровенным. И я понял, что именно. Совесть не позволяла перу «желтеть», но вместе с тем без некоторых деталей картина была бы неполной. И тогда я вспомнил прием, изобретенный Валентином Катаевым.

В последних повестях он выводил очень известных своих современников, давая им псевдонимы-прозвища. Фамилия как бы не называлась, но было понятно, о ком идет речь.

Сказочница докуривала «бычки»

Все прошлое лето Сказочница не снимала вязаные кофту и брюки. В самую жару, обливаясь потом, невозмутимо и с достоинством шествовала в этом наряде по Амурскому бульвару. Остатки былой красоты и то, что французы именуют шармом, создавали вокруг нее некое поле защиты. Сказочница, конечно же, походила на бичиху, но даже незнакомые с ней люди видели: это не спившаяся пьянчужка, а дама, переживающая далеко не лучшие времена.

Сказки, написанные этой женщиной, есть, наверное, в каждой мало-мальски читающей семье. Когда-то они выходили огромными тиражами. А книжные иллюстрации, выполненные Сказочницей, поражали ценителей ясностью и незамутненностью взгляда. Как у неискушенного ребенка.

Где-нибудь в другой стране у Сказочницы наверняка была бы своя вилла, и безбедную старость обеспечили бы гонорары от ее книг. А у нас ей говорили что-то типа: «Скажи спасибо, что издали. Твои сказки не несут никакой идейной нагрузки...».

Она совсем по-девчоночьи таращила глаза и никак не могла взять в толк, какая такая «идейная нагрузка» должна быть у историй про барсучат, лисят, ежиков и прочих таежных зверушек. Сказочница все это сочиняла, как пела, и слов из песен не выбрасывала.

Перестройке ее сказки оказались не нужны. Ей дали мизерную пенсию и забыли.

Полпенсии у Сказочницы уходило на сигареты. Другую половину она экономно расходовала на хлеб, соль, макароны и крупы. Но, как дама интеллектуальная, порой кутила: покупала какую-нибудь книжку или «толстый» журнал. После чего волей-неволей выходила на промысел: собирала «бычки» у мусорных урн.

А когда совсем нечего было есть, Сказочница напрашивалась в гости. Но скоро даже самые лучшие приятельницы перестали открывать ей дверь. Потому что Сказочница вела себя, как Винни-Пух в гостях у Пятачка.

Мы в редакции тоже кормили ее, снабжали сигаретами и покупали хлеб. Однажды я спросил ее:

- А сказки вы сочинять не бросили?

- Это для меня означало бы умереть, - ответила Сказочница.

Нынешним летом она совсем не появлялась в редакции. Через общих знакомых удалось узнать: зимой она болела, стеснялась выйти на улицу в дырявой шубе, а теперь живет в другом городе. Но никто ничего о ней наверняка не знает. А сама Сказочница навряд ли напишет письмо. Конверт, по ее понятиям, стоит ужасно дорого: почти три рубля.

Певец Амура в разбитой лодке

Певец Амура позвонил в редакцию и сказал:

- Помогите хоть вы! Никто не обращает внимания на мои заявления. Мой собственный сын не дает никакого житья: пьянствует, выживает из квартиры, избивает меня...

Звонивший был когда-то очень знаменит, можно сказать, классик дальневосточной литературы. Его стихи не менее известные композиторы положили на музыку. Сменяются поколения и нравы, а эти песни не стареют. В отличие от их автора, который, увы, без посторонней помощи уже и на улицу выйти не может. Да он и не выходит.

Сын, на которого жаловался Певец Амура, уже тоже старик. Его однажды уже отселяли от отца. Причем за счет писательской организации, которая решила «оградить» творчество поэта от бытовых неурядиц. Однако сын вскорости продал новую квартиру за бесценок и снова сел папаше на шею.

Мэтр больше всего на свете любит тишину и покой. Как и многие другие писатели, по этой причине еще лет пятнадцать-двадцать назад он вообще жил на даче. Пересиживал там даже самые лютые морозы. И сочинял, сочинял, сочинял...

Ну, и каково же ему теперь жить бок о бок с развеселым сынком, который из-за пристрастия к спиртному стал инвалидом? Да еще и поколачивает папашу, требуя от него денег на опохмелку...

Деньги у Певца Амура, между прочим, есть. Пенсия у него немаленькая, и вся она копится на сберкнижке, потому что мэтр не хочет, чтобы ее приносили на дом. А то, мол, сын все равно деньги отберет. И по этой причине им обоим порой и хлеба не на что купить. Хорошо, хоть сердобольная соседка взялась присматривать за старшим стариком: то супчик сварит, то булку купит...

Певцу Амура предлагали отдельную комнату в доме-интернате для престарелых. Жил бы в чистоте, уюте, одет-обут. Но патриарх не соглашается. Несчастный, больной, неухоженный старик - очаровательный франт минувших лет...

Он был самым-самым

Мне он казался Капитаном Фрегата, который весело и вольно мчится по морю Словесности. Легкие, свободные стихи, кажется, сами собой лились из его уст. А каждая книжка прозы становилась событием. Его имя всегда перечислялось в списке самых-самых. И он всегда был на виду, на слуху, на устах...

Однако Капитан Фрегата при всем своем таланте обладал взрывным темпераментом и конфликтным характером. Не заботясь о том, чем слово его отзовется, в одной из телепередач он назвал своих маститых коллег ретроградами, да и вообще выдавал нелестные характеристики. Чем, естественно, отвернул от себя многих. Он бывал несправедливым, невыносимым, часто заблуждающимся, но читателю на это было наплевать: его книги, говоря современным языком, возглавляли рейтинги продаж.

Энергичный Капитан Фрегата, восхищенный идеями перестройки, довольно удачно и шумно начал свой бизнес. В его кудрявой голове роились тысяча и один проект. Но, увы, через некоторое время его предприятие лопнуло, свалилась куча всевозможных несчастий, скончалась жена... И сам Капитан Фрегата будто бы канул в небытие.

Он почти ослеп, но, слава Богу, операция восстановила зрение. Переходя бульвар, упал и повредил руку. А тут еще инсульт... Но больной, безденежный и полузабытый, он все-таки продолжает писать. К печати готово несколько повестей. Может быть, это единственное, что держит Капитана Фрегата в этой тяжелой жизни. И еще - добросердечие и бескорыстие его друга детства. Он при больном писателе и сиделка, и литературный секретарь, и мажордом. А если бы его не было?

Кто наполнит авоську Грибника?

Всякий раз, как вижу Грибника с его авоськой, невольно сжимается сердце. Подслеповато щурясь, он бредет по бульвару, роется в траве и палых листьях - ищет грибы. В авоське болтаются кусок хлеба, один-два помидора и что-то еще, завернутое в газету. Это его обед. А какие-нибудь чесночники или другие грибы, похожие на поганки, он, наверное, собирает для ужина.

Умница, эрудит, краевед высочайшего класса, автор прекрасной книги о грибах и не менее восхитительной рукописи еще не изданной книги, этот известный человек тоже оказался на краю нищеты.

- Как помочь этому и другим творцам литературы, оказавшимся в бедственном положении? - спросил я председателя краевой организации Союза писателей Российской Федерации Михаила Асламова.

- Тем из них, кто не состоит в нашем союзе, помочь трудно, - ответил он. - Мы в первую очередь заботимся о своих членах. Тут помогает указ президента России от 12 ноября 1993 года о дополнительных мерах по поддержке литературы и искусства. Краевая администрация выделяет средства под нашу творческую социальную программу, помогает, чем может. Но средств на все не хватает...

Никак нельзя сказать, что писатели, имеющие членский билет творческого союза, позабыты-позаброшены краевой властью. Некоторые из них получают пожизненные стипендии - ощутимая добавка к пенсии. К юбилеям - обязательные подарки, торжественные вечера. Тем, кому совсем уж плохо живется, выделяются единовременные пособия. Суммы не такие уж и великие, но лучше, чем вообще ничего. При поддержке краевой власти рукописи некоторых старых писателей оборотились хорошо изданными книгами. Между прочим, фамилия Капитана Фрегата значится в списке претендентов на пожизненную пенсию, поданном в соответствующую комиссию.

Но вот Сказочница, Грибник, Певец Амура и некоторые другие творцы выпали из этой обоймы. Вклад-то в культуру внесли, но считаются как бы ничейными. Вот если бы был у них известный членский билет!

Впрочем, дело даже и не в этом. Наше государство, похоже, мало волнуют некоторые приоритеты. Например, приоритет отечественной литературы. Под ней я понимаю не то убойно-криминальное чтиво, что заполонило все прилавки, а подлинную словесность.

При ругаемом нынче коммунистическом режиме было такое правило: все издательства отчисляли определенный процент своих доходов в пользу отечественной литературы. И был Литфонд, который заботился о ее творцах - и молодых, и старых. Но перестройка вгорячах похерила и Литфонд, да и единый писательский союз зачем-то разбила...

В Госдуме, кажется, уже спохватились. В писательских организациях сейчас обсуждается проект федерального закона о работниках литературы и искусства и их творческих союзах. Кое-что в нем есть дельное. Кое-что вызывает улыбку. Например, положение о том, что реализация закона не требует финансирования из федерального бюджета, наоборот - государство от него даже получит прибыль. И снова, кстати, не прописано четко и ясно: будут ли какие-то привилегии у тех, кто всячески развивал родную культуру, но как-то не удосужился куда-то вступить.

Да, впрочем, и некоторые из тех, кто при членском билете, тоже особыми привилегиями не обладают. Разве что иной раз помогает громкое имя. Да и то не всегда: молодые «новые русские» и знать не знают того же Певца Амура.

Неужели история и вправду повторяется? Нищий Велимир Хлебников сгинул где-то в степях. Полуголодному Михаилу Зощенко не в чем было на улицу выйти. Великая Цветаева не смогла перенести нищеты и унижений... А теперь им ставят памятники.

Николай СЕМЧЕНКО.