О сколько нам открытий чудных еще готовит Тумченок

Неудобная фамилия

При упоминании об атомных электростанциях, синхрофазотронах, токамаках и всем, что с этим связано, он теряет, что редко с ним бывает, душевное равновесие. Он убежден, что мрак на Землю и истребление жизни могут принести не бомбы, ракеты с начинкой из урана или плутония, а «мирный атом», коварство которого люди испытали после чернобыльского кошмара.

В свои семьдесят девять лет он думает над тем, как и чем заменить традиционные способы получения электроэнергии и тепла, чтобы уйти от радиации, миллионов тонн пепла и золы, миллиардов кубометров газовых выбросов. Он уже подошел к реальному решению проблемы управляемого магнитно-гидродинамического синтеза (МГДС). И это его четыреста какое-то изобретение. Пожалуй, самое главное в его жизни.

Он уверен, что его имя люди обязательно вспомнят. И тогда, может быть, его именем назовут единицу энергии, полученную в изобретенном им реакторе магнитно-гидродинамического синтеза. А ведь забавно может получиться. «Видите ли, фамилия у меня для этого очень даже неподходящая». В самом деле… В фильме «Девять дней одного года» молодые ученые в шутку придумывают название новому виду энергии по фамилии автора открытия. А фамилия у него была обыкновенная русская - Гусев. Он говорит: «Ну что это такое - сто гусей? Сто ампер, сто ватт - это понятно и солидно. А сто гусей…» А как будет звучать то же самое применительно к фамилии моего героя? Сто тумченков? А может быть, сто тумченят? Фамилия у него такая - Тумченок Виктор Игнатьевич. Он даже сам сбивается в ударении в своей фамилии: то ли на втором, то ли на последнем слоге.

Счастливое одиночество

Нет, он явно не вписывается в стереотип нашего представления о «нормальном человеке». В уличном потоке прохожих выделить его трудно - не за что взгляду зацепиться. Внимание могут привлечь глаза - пронзительно голубые, умные и страдающие.

Дома у него нет телефона и живет он в неуютной квартире на первом этаже с женщиной, с которой совсем недавно познакомился «на танцах» в доме ветеранов. Первую и долгие годы единственную жену давно уже похоронил. В те же годы трагически ушли из жизни единственный сын и старшая дочь с зятем. Младшая живет далеко - в Санкт-Петербурге. Не пишет. А как радостно, как сладко было слушать их многоголосый гомон по вечерам. И даже упреки их не были очень обидными. Они бы приносили боль, но не обижали: «Софокл, ты мудр, но почему мы живем так бедно?».

Работы свои, многочисленные письма, даже в адрес президента, статьи для научных журналов он печатает на превосходной отбеленной бумаге, хотя в кармане порой нет и трех рублей с полтиной на самый дешевый конверт. (Не за себя просит, за будущее.) «Видите ли, в мусорные контейнеры, которые стоят возле солидных офисов, люди выбрасывают много отличной форматной бумаги. С одной стороны что-нибудь напечатано, а вторая сторона листа чистая. А попадаются и целые пачки совершенно чистой бумаги. Тут у меня конкурентов нет: все ищут пустые бутылки - им бумага ни к чему».

Он страдает тугоухостью: слух ослаб в 41-м, когда во время боя у моста через речку Большая Оржица на Украине его контузило, а по-настоящему вылечиться не смог: попал в плен. Четыре долгих года кочевал из лагеря в лагерь и в самой Германии, и во Франции, партизанил. Онемеченными латышами был выдан жандармам. Снова бежал…

У него не было настоящих и преданных друзей. Не по причине нелюдимости и неумения поддержать компанию, а потому, что крепкая дружба всегда требует много времени, у него же свободного времени никогда не было. Но он с наивностью обласканного ребенка уверяет: «Я прожил счастливую жизнь».

Крылья

Четыреста патентов на изобретения за сорок последних лет. По десятку на год. Фантастика!

- Я постоянно твержу: не надо меня воспринимать как нечто исключительное, пригодное для занесения в Книгу рекордов Гиннесса. На это способен каждый творческий человек. В своей, разумеется, области деятельности.

О первом своем изобретении сорокалетней давности он говорит с нежностью, как о первом ребенке от любимой женщины. В мировом производстве множество машин со шнековыми механизмами. Шнеки делали способом фрезерования длинной круглой заготовки. Трудоемко, дорого. Тумченок предложил способ изготовления этой детали из стальной полосы: не фрезеровать, а гнуть. Никаких отходов, никакой дополнительной затраты энергии.

- Виктор Игнатьевич, четыреста изобретений и ни одно не внедрено в практику. Свихнуться можно… Другой бы на вашем месте плюнул на все и зажил спокойно.

- А кто вам сказал, что мои изобретения засохшими патентами пылятся на полках в моей квартире? Думаю, что некоторые из них работают. Только мне это не известно. Одиночка бесправен и бессилен. Многие пользуются плодами чужого ума. Даже целые коллективы научных институтов. А о том, что некоторые мои изобретения используются, свидетельствует хотя бы тот факт, что я получил знак «Изобретатель СССР». А его дают только тем, чьи работы внедрены в каких-то областях производства или науки.

Если бы за действующие свои изобретения Тумченок получил соответствующие их значимости и экономической отдаче гонорары, то был бы достаточно обеспеченным человеком. Но он от природы бесхитростен и аскетичен, живет на свой скудный пенсион в 1503 рубля, давая повод людям за его спиной крутить пальцем у виска. Что же, в соломенную шляпу Циолковского мальчишки тоже когда-то клали комья грязи.

«Эврика!»

В этом тихом, почти до робости застенчивом человеке, видимо, скрывается какая-то могучая сила. Ведь он замахнулся на то, чтобы перевернуть основы энергетической системы, основы традиционных способов получения электричества и тепла. Он додумался до того, что в изобретенном им реакторе с использованием водорода в результате ядерной реакции можно добиться низкотемпературного синтеза с переходом его энергии в электрическую и тепловую. Это бы избавило человечество от использования атомной энергии, от строительства АЭС, от установки атомных реакторов на надводных и подводных атомоходах, навсегда обезопасило бы от возможных глобальных катастроф. Реакторы Тумченка, разумеется, различных модификаций, можно было бы установить в качестве двигателей на средствах передвижения всех видов наземного, подземного, водного, воздушного и какого угодно другого транспорта.

И это не плод его фантазии.

Известный американский писатель Айзек Азимов, автор научных очерков «Жизнь и энергия», «Нейтрино», «Вселенная», с гордостью и горечью одновременно писал, что изобретатели опережают время технического прогресса на 50-100 лет. Но зачастую остаются непонятыми, а порой и гонимыми современниками. Так произошло и с немецким физиком Р. Рихтером, который еще в начале пятидесятых годов прошлого века применил в лабораторных условиях магнитно-гидродинамический синтез при относительно невысоких температурах. Но на это открытие не обратили внимания, и человечество пошло по пути развития атомной энергетики. За эту-то идею Рихтера, натолкнувшись на нее в какой-то книге, и ухватился Виктор Игнатьевич. Остальное было делом техники. Принцип создания нового реактора МГДС был решен. Тумченок начинает слать письма во все концы. Даже президенту. И ниоткуда не получает ответа. Если не считать отзыва с очень прозрачным намеком, мол, старик, у тебя крыша поехала. Это до глубины души оскорбило его. Ведь это было письмо заместительницы заведующего отделом энергетики «Роспатента». Того учреждения, к которому он питал глубокое уважение и где его как обладателя сотен патентов хорошо должны были знать. В сердцах он пишет ответ, мол, вы что, агенты ЦРУ США, что такие идеи считаете бредовыми? Ведь за такое открытие могут ухватиться другие страны.

В Москве посчитали это из ряда вон выходящим и подали на Тумченка в суд. К разбору дела были привлечены и психиатры. Только с этим у чиновников вышел полный облом. По части интеллекта и по части психики у Тумченка все оказалось в порядке. Но с тех пор за Тумченком потянулась репутация чокнутого старика. Он знает это и в ответ только усмехается.

Но коли нет пророка в своем Отечестве, рассуждал Тумченок, может быть, другие меня поймут. В китайском генконсульстве его поняли и предложили в институтах и на предприятиях Китая прочитать цикл лекций. Китайцы слушают его с большим интересом и обставляют его десятидневное пребывание у себя так, что все ему кажется невероятным сном - и еда, и гостиничный номер, и вечерние прогулки. Лед тронулся, решил он. Но на Родине его по-прежнему встречает стена непонимания и отчуждения.

Корни

Его отец был выходцем из Польши, а мать - обрусевшей немкой-колонисткой. Виктор был в семье одиннадцатым, предпоследним ребенком. Жили в ленинградском пригороде-поселке Морозове до 1937 года, пока отца, мастера Шлиссельбургского порохового завода, не арестовали по обвинению в организации убийства Кирова. В один год расстреляли и отца, и мать, и четверых братьев.

Отец Игнатий Францевич, полуграмотный рабочий, выбившийся в заводские мастера благодаря своей сметливости, вступивший в РКП(б) в 1924 году по ленинскому призыву, был расстрелян 17 августа 1937 года. Виктор Игнатьевич запомнил эту дату и потом день своего рождения 19 августа переделал на 17. Но вот ведь как: родителями своими он был воспитан верными идеям революции - свято верить в незыблемость и справедливость советской власти и коммунистической партии. Родителей и старших братьев он любил и жалел, но верил, что наказали их по справедливости. Бедные, они виноваты потому, что заблуждались. И только пройдя сиротские приюты, войну, плен, страх перед разоблачением, что был в плену, расстрел в печорских лагерях его товарищей по интернациональному партизанскому отряду в Лотарингии, он понял весь ужас содеянного с народом безжалостной машиной режима. Но это научило его выдержке и верности однажды выбранной цели. Он с медалью закончил вечернюю школу рабочей молодежи и с красным дипломом Киевский политехнический институт. (Потом, уже в разные свои возрасты, он заканчивает еще три института.) После долгих лет работы на заводах Украины, накануне своего сорокалетия стал он преподавателем института сначала в Красноярске, а потом в Хабаровске. Но он свою жизнь помечает не вехами карьеры, а событиями в творческой деятельности. Это памятные, но не всегда счастливые заметы. За резкое письмо первому секретарю крайкома партии Алексею Черному о положении на гибнущем, но вовсю прославляемом Хорском биохимическом комбинате получил серьезную нахлобучку. А за протест против неразумного строительства второй очереди очистных сооружений в Березовке лишился партийного билета с мотивировкой: «за подрыв авторитета партийной организации». Двери к должности заведующего кафедрой, как, впрочем, вообще двери в политехнический институт, для него закрылись. Но оставалось с ним дело, которому нет и никогда не будет конца. Дело это - творчество.

…На оборотной стороне одного из листов, на которых Виктор Игнатьевич отстукал текст своей статьи в газету, увидел колонки калькуляции: «Икра красная, лососевая - 600 р., кета семужного посола - 250 р., осетр холодного копчения - 700 р.». Подумалось: «А у Тумченка сегодня в месяц 1503 рублей».

Леонид ГАПИЧ.