Портрет на фоне выставки

Пять лет готовился Александр Михалевич к этому вернисажу. Пять лет рождались его работы у меня на глазах. Одна за другой выстраивались они вдоль стен спиной к зрителю. И вот пришло время развернуться. Выставка.

Открытие состоится 24 октября в Дальневосточном художественном музее. Будет там висеть и мой хмурый портрет. Удачный он или нет, пусть судят зрители. Чтобы поквитаться, попробую написать словесный портрет Александра Михалевича. Еще хочу пригласить вас на его очень необычную выставку, но прежде...

Сложный это жанр. Каждый портрет - это синтез двух миров, двух личностей. Автор и персонаж. Порой трудно догадаться и уловить, где заканчивается одна тайна и начинается другая.

Глядя на портреты Рокотова или Боровиковского, донесшие до нас дыхание восемнадцатого века, невозможно понять: то ли все люди тогда были такими духовно возвышенными? То ли художники наделили их своей внутренней жизнью? Почему образы полны светлой печалью? Откуда эта пронзительная чистота очей? Именно очей, а не глазниц и гляделок, на которые то и дело натыкаешься в современной толпе.

Наверно, художники в те времена верили, что в каждом человеке живет душа. Они искали ее и находили за чертами лиц своих героев. А мы, духовно оскудев, ищем только сходства. Похож и ладно. Сличайте.

Давно замечено, что художникам лучше всего удавались портреты близких людей, друзей, возлюбленных. Это и понятно. Кого знаешь и любишь, напишешь проникновенней. В основе портрета всегда понимание и любовь.

Теперь мир испытывает большой дефицит всего этого, и как результат - портреты наших современников все больше напоминают восковые фигуры из передвижного балагана. Вроде все хорошо нарисовано, и улыбочка есть, и глаза, и бровки, но посмотришь и вздохнешь. Не живые они, а только притворяются. Кто виноват в этом - автор или модель? Попробуй пойми.

Мастера кисти, скрывая свою духовную несостоятельность, педалируют, преувеличивают свою эмоциональность. Не важно, какую форму она принимает. Это может быть и мощная нахрапистость, как у Церетели, или умильная слащавость, как у Шилова. Стоп! Я, кажется, обидел многочисленных поклонников знаменитого портретиста. Что может быть глупее: ссориться со своими читателями? Нравится? И хорошо. Любуйтесь на здоровье. Дело это интимное.

Я хочу напомнить, что нужно быть очень осторожным, когда задеваешь чужой вкус. Он врастает в самую глубину личности, в эмоциональную, духовную сферу. Чуть заденешь ненароком, и такое бывает возмущение, как при личном оскорблении.

А теперь давайте знакомиться с моим старым приятелем - художником Александром Михалевичем.

Очень своеобразный. Можно пройти всю улицу Муравьева-Амурского вдоль и поперек двадцать раз, но такого не встретишь. И это во времена, когда большинство стремится подчеркнуть свою индивидуальность, хоть чем-то, но выделиться.

Михалевич - человек из другого времени. Седая грива волос. Бородка. Живые глаза и очень зычный голос. Таким голосом объявляют войны или победы. Вообще-то он не высок и, когда гневается, похож на маленького Зевса.

Интересная особенность. Когда Александр идет, даже не очень быстро, у него обязательно развевается пальто, шарф или усы. Остатки юношеской романтики.

Он интересный собеседник. Суждения его парадоксальны. У него есть чувство стиля. Порой я проверяю на нем рукописи своих статей и показываю новые работы. Обычно он не слишком щедр на похвалы, и это очень хорошо. Друг, способный на критику, для творческого человека - находка.

Нас сблизили искусство, вера и музей. Десять лет работает Александр Михалевич художником-экспозиционером в Дальневосточном художественном музее. Все выставки проходят через его руки. Помогает ему редкое свойство. Он способен приходить в восторг от чужих хороших работ.

Корни белорусские, крестьянские. Деда репрессировали за веру. Привезли его на Дальний Восток и в Николаевской пересыльной тюрьме долго били, требуя признания в том, что он хотел взорвать в Хабаровске железнодорожный мост. Поняв, что перед ними уже не жилец, его отпустили. Он дошел пешком до села Софийского, куда была сослана его семья, и умер на руках детей. Отец Александра потом работал на драге матросом и числился ссыльным за «грехи» отца.

По материнской линии у Михалевича уральские казаки. Став переселенцами, обосновались они в Бикине. Дед Александра погиб на лесопилке, и бабушка Мария вышла замуж за Радкевича Василия Ефимыча. Примечательная личность. Александр хорошо его запомнил. Дед Василий был из поляков. Воевал в Первую мировую, был чекистом в гражданскую. «Чистил» Москву в 1920 году перед переездом из Петербурга правительства. Во Владивостоке отличился при поимке начальника контрразведки белых. Отморозил во время Волочаевских боев себе пальцы. Кстати, был он тогда командиром взвода разведчиков. И был у него боец во взводе, которого звали Малиновский Родион Яковлевич. Будущий министр обороны.

Получив за обмороженные пальцы третью группу инвалидности, Радкевич решил: «Все. Повоевали. Будем отдыхать». Работать герой войны не хотел категорически. Пенсия мизерная.

Дед Василий усаживал внука Сашку за стол, и они вместе сочиняли жалобы-прошения в Москву. И каждый раз пенсия немного увеличивалась. Потом бойцы построили деду новый дом из бруса вместо развалившейся лачуги.

Дед был местной знаменитостью, ему салютовали пионеры. Но это совсем не мешало ему быть большим прохиндеем. Поэтому, когда по радио объявили о начале Великой Отечественной войны, он сразу отправился в далекое удыгейское село. Там радио не было. Он скупил в сельпо всю махорку, спички и мыло. Получилось два мешка благосостояния. Тащил он, тащил свои мешки и на подходе к Бикину обессилел. Прилег. Один мешок под голову, другой в ноги. Хоть и тайга, но береженого бог бережет. Проснулся: подложный куль исчез!

Когда начал дед Василий приторговывать своим богатством, какой-то мерзавец все время сбивал цены. Так обнаружился вор. А что толку? Оставалось только ругаться. Что и делал он долго. Прожил дед Василий 93 года. Похоронил четырех жен и очень ворчал, что это сплошной убыток - закапывать бабок. Надо жить правильно: все в дом, а тут...

Рассказывал дед Александру о жестокостях и расстрелах. Как косили связанных проволокой людей из пулемета, а потом втаптывали полуживых копытами в землю... Но тут он начинал кашлять, сморкаться и размазывать по лицу слезы. Видно, давила деда Василия кровавая память.

Михалевич хороший рассказчик... Но надо рассказать о нем самом.

Помню Александра студентом. Помню молодым, резким в суждениях, очень остроумным преподавателем худграфа. Он мог обсмеивать все и вся. Может, поэтому коллегами мы были всего пять лет.

В те годы компетентные органы внимательно следили за умонастроениями в среде творческой интеллигенции. Очевидно, досье Михалевича созрело. Случился какой-то скандал. Его обвинили в диссидентстве. Были разборки, и Михалевич уехал в добровольную ссылку далеко на Север.

Помню, заглянул я в его опустевшую комнату. На полу большая куча выброшенных рисунков. Вытащил наугад несколько и бросил обратно. От них веяло неприятием всех и вся. В неуютном мире жил Александр, подумалось мне. Может, потому и выбросил он все, что нарисовал, намереваясь начать новую жизнь?

На Севере была любовь. Были заработки. Он мечтал вернуться в Хабаровск свободным человеком. Для этого, думалось ему, надо построить свой дом с мастерской-мансардой. Мне кажется, Александр загонял себя в жизненные тупики, стремясь к свободе. Свободу он понимал как независимость от всех и вся. Но такой свободы на Земле не бывает. С годами начинаешь это понимать и смиряться. Главный жизненный опыт к этому и сводится.

Судьба сделала Александра отцом-одиночкой. И он смирился. Перед отъездом в Хабаровск он вновь уничтожил все, что нарисовал за 15 лет.

Хабаровск встретил его дефолтом. Дом с мезонином испарился. Жить не на что и негде. Друзей нет. Одни собутыльники. На руках сын-первоклассник. На первых порах помогла директор ДВХМ Валентина Александровна Запорожская. Комната в общежитии и небольшая зарплата - это, конечно, не богато, но все-таки как-то жить можно. Можно, но не хотелось.

- Я понял, что меня как художника надо хоронить. Решил написать оплакивание - «Пьету».

Но даже оплакать себя Александр толком не смог. Картина получилась мертвая. «Как же так, - подумал он, - вложил всю душу и такой результат?!»

Тут начались инфаркты. Когда человеку к пятидесяти, он начинает подводить итоги. Многие приходят в ужас от такого подведения и гибнут. Вот почему возраст в 45 лет считается критическим.

Александр не погиб. Бог спас его. В прямом смысле. У него началась новая жизнь. Жизнь после несостоявшейся смерти. «Пьету» он все-таки написал. Для этого он вновь вернулся к натуре. Мы вдвоем с ним рисовали обнаженную женскую модель. Он шаг за шагом восстанавливал утраченный опыт рисовальщика. Александр написал картину «The show must go on» («Шоу должно продолжаться») - это и была его «Пьета». Только для него она стала не концом, а началом возвращения к себе истинному. И все картины его выставки, как шаги. Шаги из и от пропасти, в которую запихала его проклятая гордая свобода. Мне кажется, есть только одна настоящая свобода. Это свобода от собственного эгоизма и дури в голове. Но как трудно от них избавиться! По себе скажу: чем больше разгребаешь завалы, тем на большие натыкаешься. Это дело на всю жизнь. Переменить себя не просто. Кто пробовал, тот знает.

«Из опыта работы над визуальной автобиографией, выполненной в свободное от основной работы время», - так сложно назвал Михалевич свою выставку. Название соответствует содержанию. У Александра был задуман рассказ о себе, о своем детстве, о стране, которой больше нет. Блюз в стиле ретро.

Есть в этом блюзе нотки стеба, иронии, характерные для прошлого Михалевича, но есть и новое лирическое начало. Есть сарказм, но есть и грустное принятие жизни человеком, который многие годы убил на отрицание и вдруг понял, что все-таки мир прекрасен и справедлив. Но справедливость эта высшего порядка и выходит за пределы жизни.

Ключевой картиной, на мой взгляд, на выставке может стать «Рождение Вселенной».

- Это попытка показать еще одно рождение человека, обретение им духовного зрения, - рассказывает художник, - зрения с другими горизонтами.

На картине мы видим колесо обозрения, из одной кабинки выглядывает маленький Саша Михалевич, а рядом с ним... Гагарин. В других кабинках сидят ушедшие из жизни родственники художника и друзья. Есть среди них и Таня Добровольская. Первая Сашина любовь. Она утонула в шестом классе. А любовь началась в третьем классе. Три года мальчик Саша телепался в длинном, на вырост, пальто до пола за этой девочкой, когда она шла с подружками домой. Шел он в двадцати метрах сзади, как «верный пес». Когда Таня погибла, Саша несколько дней рыдал безутешно. Так и осталась навсегда Таня светлым ребенком. Такой и попытался он ее изобразить. Но на одном рисунке он нарисовал ее взрослой. Он хотел хоть так восстановить справедливость, продлить жизнь девочки.

В пейзажах, которые видят зрители и персонажи «Рождения Вселенной», угадывается вся Земля. Тут и Париж, и джунгли, и тайга, и зона с зэками, и пионерский лагерь... Все это легко охватить одним взглядом. Таковы свойства духовного зрения.

Другой холст получил музыкальное название «Sgt. Peppers Lonely Hearts Club Band» («Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пепера (Перца)»).

- Когда я впервые услышал «Битлз», на меня обрушилась волшебная музыка. Веселая, свободная, фантазийная. Само творчество. Вот я и нарисовал, как они приехали в нашу амурскую деревню.

На картине нарисованы карнавально одетые «битлы» и два Михалевича. Один маленький, в семейных трусах, смотрит на них в немом восторге. Другой, взрослый, устроился среди «битлов» и что-то наяривает им на гармошке. Знакомит с местным фольклором. Происходит это на фоне родного амурского пейзажа с косогором, на котором кривовато стоят домики, с лодками на берегу и пролетающими сороками. Есть в картине еще одно скрытое присутствие Михалевича. Как автор он незримо стоит перед всей этой бравой компанией и режиссирует происходящее.

Технику для своих живописных работ художник выбрал новую, редкую. Вначале он с помощью полимерной, акриловой краски лепит рельеф. Лепит все до деталей: деревья с листьями, людей с волосиками и глазками. А потом раскрашивает тонким слоем масляной краски. В Хабаровске в такой технике не работает никто. Михалевичу она пришлась по душе, потому что позволяет имитировать приемы классической живописи. Старые мастера писали тонкими слоями, которые называются лессировки.

Вот передо мной графическая серия из четырех листов. Она называется «Простая история». Есть в ней, по утверждению автора, что-то от комикса. Вот два разухабистых паренька с гитарой. Они улыбаются нам из своих пятидесятых годов. У одного блестит во рту фикса. Наверно, они собрались ее обмыть, а потом пойти на танцы.

Вот девушки-медсестры. Они слушают танго, заканчивая работу. Вечером они пойдут на танцы.

Вот мент-разлучник у своего мотоцикла с люлькой. Золотых фикс у него полон рот. Вечером он отправится на танцы наводить порядок. Там и пересекутся судьбы всех персонажей. Ничего хорошего, судя по всему, из этого не выйдет. А на четвертом месте бежит пацан, чем-то похожий на автора, и работа названа «300000 км/сек». С такой воображаемой скоростью несется мальчишка, он катит перед собой велосипедный обод, и ему дела нет до поезда, который пыхтит у края листа. А в этом поезде уезжает в места не столь отдаленные одна из героев первого листа. Так завершается эта серия. Анекдот не анекдот, драма не драма, а, скорее, маленькая пьеса, в которой автор сгустил тени прошлого. И мы можем увидеть их своими глазами.

Михалевича, по его словам, в детстве воспитывали семья, двор-улица и одиночество. Одиночество было наполнено книгами. Поэтому Михалевич очень пропитан литературой. Он признался, что наедине он всегда рассказывает себе истории. Как и у всякого книжного человека, литературное мышление у него потеснило пластическое мышление. В этом сила и слабость этого художника. Я подозреваю, что литературный момент, которым насыщены работы Александра, может стать своеобразным ключом к сердцам зрителей. Ведь в большинстве своем люди легче понимают перипетии сюжета, чем пластические метафоры. В этом смысле я на стороне Михалевича. Глупо отказываться от литературной, сюжетной составляющей изобразительного образа, если она способна волновать, заставлять задуматься.

Не буду перечислять и комментировать все работы. Это не заменит посещение выставки. К тому же мне не хочется навязывать вам свое видение.

Лучше вы, придя на выставку, попросите автора провести вас по ней, я думаю, он не откажется. И тогда вы наверняка попадете в другой мир. Мир, созданный фантазией, любовью и муками. Создан он по образу и подобию внутреннего мира художника Михалевича. И кто лучше него может сопроводить вас в вашем путешествии по выставке?

Выставка Михалевича - явление неординарное. Это выставка-ретро. В ней разыгран маленький придуманно-правдивый спектакль из жизни художника и жизни страны, которой больше не существует, но которая продолжает жить в нас.