Рынок, конечно, неизбежен, но зачем же лес губить?

Проблемы лесной отрасли у всех на слуху. В лесхозах традиционно жалуются на безденежье, пожары, сибирского шелкопряда. На то, что из-за отсутствия средств из федерального бюджета здесь вынуждены сами зарабатывать деньги. А что по этому поводу думают наши ученые - лесоводы и экономисты?

Мы предлагаем вам размышления заместителя директора по науке Института экономических исследований ДВО РАН, доктора сельскохозяйственных наук Александра Шейнгауза, написавшего в свое время книгу «С заботой о лесе», ставшую библиографической редкостью, а сегодня работающего над совместным российско-японским проектом «Сохранение лесов Дальнего Востока России».

- Александр Соломонович, вы являетесь одним из ведущих экспертов в лесной отрасли края, сами были лесоустроителем. Когда-то вы писали о том, что для пересечения территории, занимаемой дальневосточными лесами, можно лететь почти четыре часа, от Анадыря до Владивостока.

- Сейчас лететь придется столько же, но лес мы увидим сильно изменившимся, а пустыри и гари стали обширнее. И, вообще, эту книгу я сейчас бы переписал, причем назвал бы ее уже иначе - «С тревогой о лесе». С тех пор, как в 1987 году вышла в свет книга, ситуация в лесном комплексе кардинально изменилась.

Безусловно, Хабаровский край остается лесным цехом страны. По объему лесозаготовок мы занимаем в России третье место, уступая только таким лесным областям, как Архангельская и Иркутская. Площадь лесов у нас составляет 51 миллион гектаров, а объем древесины в этих лесах - 5 миллиардов кубометров. Если учесть, что в прошлом году было вырублено менее 8 миллионов кубометров, то, казалось бы, беспокоиться не о чем, нашему краю хватит леса на многие десятилетия. Лес ценен тем, что он сам себя восстанавливает. Поэтому при правильном хозяйстве он может служить нам бесконечно.

Но мы все чаще слышим утверждение, что «леса нет, он весь уничтожен». Так ли это? Давайте немного посчитаем. Весь мир озабочен сегодня нелегальной рубкой леса. Она возникла и у нас. По оценкам Всемирного фонда дикой природы, объемы этих рубок могут достигать половины законных объемов. Тогда мы уже сегодня рубим не 8, а 12 миллионов кубометров. Сопутствующие потери составляют еще 4-5 миллионов кубометров. Но главными врагами леса являются не рубки, а пожары. Их размеры очень разные по годам. Официально в среднем за последние 10 лет мы теряли от пожаров 15 миллионов кубометров ежегодно. По оценкам, это намного больше - до 30 миллионов кубометров.

Итак, мы ежегодно изымаем существенный объем из наших лесов - около 50 миллионов кубометров. Но главное, что это не распределяется по всей территории края, а сосредоточивается вдоль городов, поселков, дорог. Здесь рубки и пожары проходят многократно, накладываются друг на друга, и в таких местах даже наша дальневосточная природа не в силах восстановить леса. Поэтому мы видим такую унылую картину вдоль Транссиба, на правом берегу Амура напротив Комсомольска и в других местах. Здесь произошли необратимые изменения. Для восстановления лесов здесь уже нужны большие усилия.

- Лесники сегодня плачутся, что для того, чтобы им выжить, они вынуждены сдавать леса в аренду.

- По принятой в нашей стране логике лесное хозяйство должно быть независимой государственной службой, финансируемой из государственного бюджета. Сегодня бюджет покрывает примерно четверть потребности лесного хозяйства. Остальное лесники вынуждены зарабатывать сами. А заработать они могут, только вырубая лес, который отдан им в охрану.

Представьте себе, вы пришли на продуктовый склад и видите, что сторож съел половину продуктов. «Я был голодный», - оправдывается он. Такая вот «охрана». С 1991 г. на рубку кедра наложен запрет, но его продолжают рубить то под видом рубок ухода, которые стали «рубками дохода», то под видом «усыхания на корню». В медоносных районах рубят липу, отправляя ее в Китай вагонами. А ведь есть специальные правила, запрещающие рубку липы в таких местах. Совершенно нелогично содержать охрану леса за счет ухудшения этого же леса. Либо она полностью финансируется за счет государства, а ее «лесные заработки» урезаются, либо она переводится на иную систему - полную самоокупаемость, что, в общем-то, нигде в мире не делается.

- Нелегальный оборот леса идет на миллионы долларов. Можно ли здесь навести порядок?

- Когда мы говорим о нелегальных рубках, то кто виноват, что они не вскрываются и не наказываются? Лесник, который получает от государства нищенскую зарплату, или таможенник, который не научен, как отличать кедр от ели? На границе говорят, что на бревне не написано, ворованное оно или нет. А счет-фактуры у перевозчиков - не придерешься.

Минприроды хочет ввести сложную систему контроля. На все бревна будут прибиваться специальные бирки со штрихкодом, чтобы знать, где, когда и как каждое бревно заготовлено. Штрихкод будет вводиться в компьютерную сеть. Но на Дальнем Востоке не все лесхозы имеют не только компьютеры, а даже телефонную связь, чтобы передавать эти сведения в общую сеть. Нет и необходимого количества компьютерных специалистов. А проблему нелегальных рубок надо решать как можно быстрее, более реальными и надежными методами.

Какой бы ни была система, применять в жизни ее будут те же лесники. Но и без сложных систем, если они будут честнейшим образом выполнять свои обязанности, то поставят мощный заслон «нелегалам». Для этого надо восстановить права и обязанности лесной охраны, ее профессионализм и дать ей достойную зарплату.

- Сегодня большинство лесных компаний - частные. В нашем крае зарегистрировано около 200 фирм-лесоэкспортеров, неужели они такие бедные, что не могут наладить переработку?

- У нас издавна действует нерациональная система промышленно-выборочных и условно-сплошных рубок, которая использует только лесные «сливки», оставляя на лесосеке до 30 процентов вполне пригодного сырья.

Почему переработка леса выгодна всем, кроме нас? Здесь много причин. Одна - плохое состояние нашей переработки. Другая - в лесном комплексе разбаловались на «дарах» природы и перестраиваться не хотят. Разрыв между переработкой и заготовкой древесины у нас огромен. Например, наши соседи в провинции Хэйлунцзян используют все, что есть на лесной деляне. Любая щепочка у них идет в дело. Китайцы выпускают плиты, активированный уголь, фанеру. А мы свою древесину бросаем в лесу, если она не самого высшего сорта. Если эта тенденция не будет переломлена, то лет через 5-10 начнется спад, а через 20-30 лет - полный коллапс лесопромышленного комплекса.

- На ваш взгляд, насколько реальна у нас борьба с пожарами?

- Однозначного рецепта здесь нет. К сожалению, природная опасность пожаров высокая. Независимо от действий лесной охраны, раз в 10-13 лет повторяются годы с засушливым летом, когда пожарная опасность становится катастрофической. Именно таким был памятный всем жителям нашего края 1998 год. Это звучит банально, но лесные пожары настолько тесно связаны с человеком, что удалось описать эту связь математически. Получено даже уравнение зависимости их количества от плотности населения. Если она составляет один человек на квадратный километр, то на каждом миллионе гектаров возникает 9 очагов. Если два, то их уже 17. Но эта зависимость сугубо наша, она базируется на недисциплинированном поведении наших сограждан в лесу. Сегодня все знают, что больше 80 процентов пожаров возникает от неосторожного поведения человека.

На Хоккайдо, в Японии, лесистость такая же, как у нас, лес и климат похожи на южные районы нашего края. Но там практически не знают лесных пожаров. Там совсем другая дисциплина поведения человека. У них на лесных дорогах можно увидеть зеркала и шлагбаумы, которые целехоньки, никто их не ломает и не расстреливает. Почему же мы ведем себя в лесу, как варвары, почему не бережем лес? Частично ответ, наверное, в том, что почти никто из нас не рассматривает этот лес как свой. Он всегда был лесом царя, помещика, государства, только не «моим».

Вырубленный или сожженный лес восстанавливается в среднем за сто лет. Уничтоженная же почва - несколько столетий. Возникает парадокс: если мы хотим, чтобы у нас было много новых лесов, то все силы надо направлять не на их посадку, а на противопожарные работы, которые дают в десятки раз больше сбереженного леса. Лес без пожаров предполагает совершенно иное поведение людей, но такой сценарий у нас, увы, пока кажется недостижимым.

- Сейчас вы работаете над рекомендациями по участию населения в управлении лесами в южной части Хабаровского края. Каковы результаты ваших исследований?

- Лесные проблемы - головная боль не только России, но и многих стран мира. В последние годы стали считать, что управление лесами улучшится, если в нем будут участвовать те люди, которые непосредственно живут и работают в этих лесах. Поэтому родился проект, который наш институт уже четвертый год проводит совместно с японским Институтом глобальных природоохранных стратегий. Идею широкого привлечения местного населения к управлению лесами мы пытаемся исследовать в районе имени Лазо, в частности, в двух поселках - Сите и Сукпае. Нам помогают администрации района и поселков, жители.

К сожалению, реализовать эту идею в нынешних условиях очень сложно. Простые люди, живущие часто за чертой бедности, видят: мало что они могут изменить. Мы сталкиваемся с огромной общественной апатией и откровенным потребительским отношением к лесным ресурсам большинства населения.

В чем здесь выход? Наверное, идея, чтобы местное население стало участвовать в управлении лесами, сама по себе неплохая. Но в наших конкретных условиях предстоит длительная и кропотливая работа по пробуждению в людях чувства ответственности за свою природу, за свои леса. Жители края должны почувствовать себя настоящими хозяевами леса, а не временщиками. Нужны воспитательные и просветительные меры. Но еще больше нужно изменение экономики и правовых основ, в том числе и пересмотр системы собственности на леса. Леса должны перестать быть только федеральными. Должны появиться краевые леса, районные, общинные леса, леса общественных организаций. Тогда люди станут эффективными собственниками, которые будут сберегать леса, а с ними - и всю природу края.

Александр САВЧЕНКО.