«Или тебе, Родина, знать меня не хочется...»

С момента этого страшного происшествия, о котором писали в местных СМИ, прошло уже почти два года. Среди бела дня на одном из городских рынков Евгений Рассказов на глазах у многих свидетелей зарезал свою жену. Накануне Нового года суд вынес приговор - одиннадцать лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

Процессы подобного рода затягиваются на месяцы. Увы, установить истинную причину, заставившую обычного человека в одночасье превратиться в жестокого убийцу, представителям закона удается далеко не всегда. Да и нужно ли это? Вина доказана, и так ли важно, что при этом творилось в душе убийцы?

Впрочем, специалисты знают, что оправдать состоянием души при желании можно любое, даже самое страшное преступление. Скелет в шкафу у каждого злодея, как правило, свой. И только у одной группы российских осужденных, причем за самые тяжелые преступления, он общий. Война.

Школа жизни оказалась

войной

На редакционный стол ложатся пожелтевшие листы характеристик, грамот. Годами хранились в семейном архиве слова благодарности учителей, тренеров и педагогов училища. И не для того, чтобы однажды стать единственным доказательством того, каким хорошим человеком был когда-то Евгений. Просто так уж у Рассказовых было принято. И я верю, что в интеллигентной семье, где детей уважали, по-настоящему любили и понимали, вырос добрый, порядочный сын. Светом в окошке называли его Нина Александровна и Петр Романович, как ни банально это прозвучит. Редкость, но родителям не доставило особых хлопот его взросление. Периоды, когда подростки становятся задиристыми, неуправляемыми, на Женькином характере почти не отразились. Он безоговорочно помогал по дому, не задерживался с прогулок, не грубил старшим. Но и «ботаником», как молодежь традиционно называет пай-мальчиков, не был. Занимался спортом, имел много друзей. К совершеннолетию у парня сложился спокойный, но упрямый нрав. Если его взгляды отличались от взглядов остальных, бывал неумолим. Без ругани, криков, истерик умел убедить в своей правоте. Впрочем, в семье серьезных разногласий не случалось. До поры. Пока Женя категорически не отказался «косить» от армии. Чего греха таить, как и многие в наше время, Рассказовы были готовы на многое, чтобы оградить сына от подобной «школы жизни». Но парень сказал свое категорическое «нет».

Первоначальные переживания родителей вскоре сменились радостью. Сын попал в одну из частей средней полосы России. Писал, что служится ему хорошо, без особых проблем. А потом и вовсе успокоились. За десять месяцев до дембеля Женя приехал в Хабаровск в отпуск. Возмужавший, окрепший физически парень нисколько не изменился в характере. Сколько же они тогда просидели с мамой на кухне за разговорами! Нине Александровне хотелось знать все подробности жизни ее сына, за долгие месяцы она так соскучилась по таким вот вечерам с сыном. Мама знала о своем мальчике все. А потом Женя пропал.

Сначала закончились письма. На свой запрос в часть родители получили ответ, что гарнизон расформирован, место новой дислокации не известно. Последующие десять месяцев вылились для Нины Александровны в череду бессонных ночей, горы заявлений и ходатайств, направленных родителями в различные инстанции, вплоть до президента.

Завеса секретности приоткрылась после того, как родители попали на прием к большому столичному начальнику. Он приехал в краевой центр по делам службы и всего несколько часов принимал жалобы от населения. Чтобы утром попасть к нему на прием, супругам пришлось занимать очередь с вечера и целую ночь простоять на морозе.

Через несколько недель после этого они получили официальный ответ из Москвы, подтвердивший самые страшные предположения, которые они не решались озвучить, даже сидя вечерами на кухне. Женя попал на войну в Нагорный Карабах.

И сына будто подменили

Вернулся домой Рассказов, как и обещал, через десять месяцев после побывки. Похудевший, осунувшийся. О войне говорил скупо, сказал, что получил контузию. Очень скоро стало ясно, что добрый, беззаботный, справедливый и положительный во всех отношениях мальчик так и остался где-то там, на Кавказе. Домой с покалеченной психикой и душой вернулся чужой мужчина.

- Его как будто подменили, - вспоминает Нина Александровна. - Гляжу на него спящего - мой прежний мальчик, чуть повзрослевший. Проснется - и в доме начинается ад.

Женя теперь был в постоянном напряжении. Ночами спал от силы два часа, потом как загнанный зверь бродил по квартире, много курил. На малейшие замечания взрывался, начинал кричать, хлопать дверью, надолго уходил из дома. К тому времени Нина Александровна как человек, более тридцати лет проработавший в медицине, сделала однозначный вывод. Все, что случилось с ее Женей, само по себе не пройдет. Это серьезная болезнь, которую нужно кропотливо лечить.

Психологи утверждают, что ни один психически больной человек не признает того, что его переживания, вспышки ярости, гнева являются следствием болезни. Еще невероятнее в этом признаться людям, прошедшим войну.

Каких-то десять-пятнадцать лет назад врачи-психотерапевты однозначно ассоциировались у россиян с болезнью. Известие о том, что кто-то посещает кабинеты специализированной помощи, тут же обрастало сплетнями и слухами. Этого человека начинали сторониться, к нему приглядывались в надежде разглядеть черты ненормальности. Добровольно отправиться к целителю души значило признаться в своем психическом недуге.

Осторожные намеки родных на необходимость показаться психиатру вызывали у Евгения бурю негативных эмоций. Ему, человеку, прошедшему ужасы войны, пережившему потерю друзей и сумевшему остаться в живых, мягко намекали, что он стал психом. И кто? Люди, для которых походы в кино и пятерки в дневниках их детей - уже события.

Веселятся, пьют водку, горюют из-за неурожая капусты на дачах. Разве это жизнь? А в это время там гибнут парни. Ради цели, которую обывателям не понять. Психологи утверждают, что примерно с таким отношением к окружающей действительности возвращается в мирную жизнь с войны больше половины ее участников. Причем все возражения своим убеждениям они воспринимают как личное оскорбление. Тот, кто считает иначе, автоматически переходит для них на ту, другую сторону. В стан врага.

Неудивительно, что все намеки и уговоры матери показаться врачам закончились безрезультатно. К тому времени Евгений уже работал милиционером. Все чаще пил и не ночевал дома. Однажды, вернувшись после загула домой, он устроился возле телевизора рядом с мамой. Та не выдержала. Сказала, что от него несет перегаром, и посоветовала пойти поспать. Последним, что запомнилось женщине, прежде чем она потеряла сознание, были безумные глаза сына и мысль, что забить ее до смерти ему ничего не стоит. Пришла в себя Нина Александровна в больнице с переломанными носом, челюстью, ребрами. Еле удалось уговорить коллег не сообщать в милицию. Не было у нее в душе даже обиды на своего мальчика.

- Мы с отцом, как никто другой, знаем, как ему самому тяжело. - Нина Александровна с трудом сдерживает слезы. - Разве ж он виноват, что его самого изуродовали. Вот так взяли и растерзали парню душу на мелкие кусочки.

Какая разница, кто виноват - сидеть тебе,

солдат

«Мать - единственный человек на земле, который оправдает любой твой поступок», - фраза, прозвучавшая в каком-то фильме, всплыла в памяти во время нашего с Ниной Александровной разговора. Когда она сказала, что в первый раз Женя попал за решетку по недоразумению. Потому, что не разобралось следствие. В общем, ее сын пошел по этапу за грабеж якобы «за того парня». На четыре года, в колонию для бывших сотрудников МВД, что в Нижнем Тагиле.

И семья пошла по новому кругу ада. Запросы, ходатайства, жалобы. Длинные очереди, бессонные ночи. В конце концов из архива удалось добыть документ, подтверждающий участие Евгения в боевых действиях. А дальше - амнистия. Возвращение. Женитьба.

От себя

не убежишь

Новая семья Евгения тоже не сложилась. Супруги как будто специально терзали друг друга - то разъезжались, то неслись навстречу как сумасшедшие. Она ревновала. Он психовал, что-то доказывал. Потом она ушла совсем. Сказала, что полюбила другого. Того - знакомого с рынка. И Женя взялся за нож. Зачем он в тот момент прихватил кухонный тесак, Евгений не объяснит даже себе самому. Ведь, по большому счету, он все еще любил эту женщину. Даже в самых страшных скандалах руки на нее ни разу не поднял. А тут нож.

Для врачей Хабаровского межрегионального центра судебной психиатрии выяснение причин, побудивших человека пойти на преступление, - основная работа. Судебный эксперт Евгения Шаповалова занимается изучением психологического состояния бывших участников боевых действий, которое ученые назвали «чеченским синдромом», уже несколько лет.

И ее мнение таково. Негативные изменения в психике получают от 15 до 45 процентов ветеранов войн. Практически все из тех, кто пробыл в «горячих точках» более полугода, получают психологическую травму.

Проявление ее зависит от индивидуальных особенностей нервной системы. Евгения Владимировна говорит, что пережить ужасы войны и адаптироваться к нормальной жизни быстрее и проще удается людям, изначально не представляющим себя в роли воина. Их личность не нуждается в подобном выплеске агрессии. Уже сама мысль о том, что им предстоит взять в руки оружие и стрелять по живым мишеням, для них неприемлема. Поэтому забыть переживания, как страшный сон, им удается легче. Тем более, если по возвращении их ждут благоприятная обстановка в семье, поддержка, понимание.

Евгений Рассказов, скорее, является исключением среди тех солдат срочной службы, которые попадают на войну не по собственной воле. Видимо, его послевоенная депрессия оказалась настолько тяжелой, что справиться с ней не удалось даже в окружении заботы и любви близких людей. Такое чаще случается с ребятами, которые идут воевать по собственному желанию. Так называемая (психологами) врожденная агрессивная враждебность дремлет в них до поры. В условиях войны такие люди чувствуют себя в своей обстановке. Вот где по-настоящему находят применение их выносливость, твердость, неумолимость, умение подчиняться и подчинять - в общем, все то, что так ценится на войне. И оказывается никчемным в мирной жизни.

Невозможность существования в спокойной, бесстрессовой среде проявляется у большинства так же, как у Рассказова. Они становятся подозрительны. Необходимость в военных условиях постоянно быть начеку в мирной среде выражается в недоверии ко всем подряд. А раз не доверяешь, будь готов к отражению атаки. Поэтому малейший выпад в свою сторону, косой взгляд или шутку они воспринимают как угрозу. И объект, от которого она исходит, они всегда готовы уничтожить.

По словам Евгении Владимировны, бывшие воины, как правило, совершают самые страшные преступления. По собственным законам чести они не занимаются воровством, насилием, грабежами. Убийства, которые они совершают, отличаются особой жестокостью. В некоторых случаях психика солдата подвергается воздействию культуры той страны, где шла война. К примеру, чеченцы отрезают и уносят с собой уши своих поверженных врагов. По их философии, это добавляет воину годы жизни. То же самое нередко совершают в мирной жизни и бывшие участники боевых действий.

У российских психологов есть научные определения тому или иному образу поведения людей, ставших жертвами «чеченского синдрома». Их много, и они глубоко индивидуальны. Ясно одно. Психически ненормальными война делает многих, и это уже превратилось для страны в настоящее бедствие. До Чечни были еще войны, был и «афганский синдром».

Но не это по-настоящему беспокоит врачей. Самое страшное, что в наше время волнует эта проблема только родственников бойцов, которым зачастую просто не под силу определить, что происходит с их сыновьями и мужьями. И еще психологов.

Впрочем, при военных госпиталях существуют психологические службы, отделения, управления по воспитательной работе. Есть такие и у нас в крае. Но посещение этих специалистов - дело добровольное. В обязательном порядке адаптационный период в России не проходит ни один воин. Если человек не обращается к врачам сам, что случается чрезвычайно редко, никого из тех, кто посылает его воевать, не волнует, что он привез в душе с войны. Как отзовется в обществе то, что зреет у него в мозгу? Выльется ли это в новое страшное преступление, показывает лишь время. Шаповалова утверждает, что сами «чеченцы» лишь на скамье подсудимых признают, что итогом их действий стало негативное влияние пережитого на войне.

Россия теперь воюет постоянно. Тех сотрудников милиции, кто не был на войне, по пальцам можно посчитать. Многие мотаются туда по два-три раза. Когда, при каких обстоятельствах проявится болезнь у них - людей, которым власть доверяет охранять порядок и носить оружие? На этот вопрос нет ответа. Как никто не скажет и того, когда, наконец, закончится «контртеррористическая операция в Чечне».

И все-таки, по мнению врачей, ситуацию можно облегчить. Сделать консультации у психологов и психотерапевтов для всех участников войны обязательным условием. Создать службы, которые будут заниматься дальнейшей реабилитацией этих людей, если таковая потребуется.

Сегодня в России есть только один специализированный санаторий для ветеранов - в Подмосковье. А нуждается в подобном каждый регион. Услышит ли правительство врачей, если даже получение элементарных льгот для вернувшихся с войны порой становится неразрешимой проблемой?

А пока судят ветеранов чаще без скидки на психическое состояние. И это справедливо и с точки зрения существующих законов, и с точки зрения потерпевших. Бывшие воины уходят на зоны, но общество это не спасет. В условиях неволи болезни, как известно, только обостряются... Для многих жизнь превращается в замкнутый круг с чередованием тюрьмы и недолгой свободы.

И так будут продолжаться до тех пор, пока государство не признает своей вины перед теми, кто выполнял его приказы. Потому что, если заглянуть правде в глаза, все они сначала стали потерпевшими, жертвами, а уже потом - преступниками.

Оксана Омельчук.