Возвращение в прошлое

Провожают меня в кабинет В.И. Долгих. Мы с ним раньше не встречались. Знаю только, что он сибиряк, работал раньше на Норильском металлургическом комбинате директором, потом первым секретарем Красноярского крайкома КПСС и вот сейчас - секретарь ЦК, занимается важнейшими вопросами народнохозяйственного комплекса, не имеет никакого отношения к организационно-партийной и идеологической работе. Ну, думаю, это что-то совсем неожиданное.

Поздоровались, обменялись крепким рукопожатием. Долгих говорит, что с Алексеем Клементьевичем Черным давно и хорошо знаком, а вот с его председателем крайисполкома не довелось раньше познакомиться. И просит меня рассказать немного о себе. Ну, думаю, началось, давай автобиографию, начиная с деда. Такой встречный вопрос ему и задаю: «С кого начинать, Владимир Иванович, с отца или с деда?» Он весело засмеялся и говорит: «Ты не так меня понял. Если ты об этом, то я могу тебе рассказать больше, чем ты сам о них и о себе знаешь. Давай лучше о работе поговорим, о крае. Я в вашем крае ни разу не бывал, хотя много раз собирался».
За его спиной, на стене находилась большая (чуть не во всю стену) рельефная карта Советского Союза с границами всех республик, краев и областей. Он, не вставая со стула, поворачивается к ней и смотрит то на свой Красноярский край, то на наш -Хабаровский. Потом говорит: «Наш побольше вашего. Но и ваш большой и тоже начинается на юге, а заканчивается на севере». И как-то совсем незаметно увлек меня в такой интересный разговор о нашем крае, что стал ему рассказывать, характеризуя все: и климат, и природные богатства, и основные отрасли, и наши проблемы, и наши планы, и наши трудности в их реализации. Как-то непроизвольно я подошел к карте и так, стоя возле нее, он, сидя на стуле почти рядом, мы продолжали разговор. Я совсем забыл, что он фактически меня экзаменует, настолько умело «заставил» меня забыть об этом. Я только чувствовал, что очень легко с ним разговаривать, он великолепно разбирался во всех вопросах, вспоминал о таких же проблемах и в Красноярском крае. Он меня не торопил, а, наоборот, переводил разговор на конкретные темы, интересуясь даже отдельными деталями. А его интересовало, знаю ли я глубоко, конкретно и осмысленно детали, потому что без этого нет действительного знания проблем, а есть только поверхностное знакомство с ними, которое характеризует верхоглядов. Ему важно во мне разобраться, но делал это он так, что действительно было очень интересно с ним разговаривать. Забыв о времени, я прямо и откровенно говорил ему о наших проблемах и о своем «видении», как их решить, надеясь где-то подспудно, что этот «очень высокий партократ» поможет нам.
Разговор шел об энергетике и энергоресурсах края. Подробно остановились на строительстве газопровода с острова Сахалин до Комсомольска-на-Амуре. Вдруг Долгих спрашивает (будто это его очень интересует и давно не дает покоя): «Слушай, ты не помнишь случайно, какой диаметр труб на этом газопроводе?» «720 миллиметров», - отвечаю. «А сколько мы получим по нему газа в Комсомольске, ты не помнишь?» «Четыре с половиной миллиарда в год», - говорю. Он, с моей помощью, провел по карте примерную трассу газопровода, потом что-то прибросил в уме и уточнил: «По трубе 720 миллиметров на таком расстоянии вы рассчитываете получить 4,5 млрд. кубов в год?» Я понял его сомнения и добавил, что это после строительства компрессорной в селе Циммермановка, и показал на карте на берегу Амура это село, примерно посередине газопровода. Без насосной будем получать полтора миллиарда кубов в год. Владимир Иванович проговорил: «Ну хорошо, хорошо. Какие есть проблемы со строительством?»
Тогда я и выложил свои жалобы на министра газовой промышленности Виктора Степановича Черномырдина (моего тезку), который не понимает, что мари (болота) нужно пройти с газопроводом сейчас, весной, и не дает нам нужную технику. Провозит мимо нас закупленную в Японии, а нам предлагает из Тюмени ту, которую надо еще отремонтировать. Так ничего не выйдет, мари летом растают, и мы туда не войдем ни с какой техникой. Никакого газопровода к 7 ноября не будет. Говорю, что я все Черномырдину объясняю, а он не согласен ни в какую.
Долгих берет трубку первой «вертушки» (это прямая связь только высшего руководства) и набирает номер Черномырдина.
А дальше состоится такой примерно разговор:
- Слушай, министр, ты, наверное, за своими большими газопроводами в Сибири совсем забыл про газопровод на Дальнем Востоке с Сахалина до Комсомольска?
- Что вы, Владимир Иванович, нет, мы не забыли, вот сейчас...
- Подожди, подожди. Если не забыл, то скажи, пожалуйста, какого диаметра там трубу кладете?
Весь этот диалог хорошо слышно: я стою рядом. Долгих специально повернул трубку ко мне, чтобы я слышал ответы министра. Трубка какое-то время «молчит», но слышно, как быстро Черномырдин шелестит бумагой. Долгих ему со смешком говорит: «Ну давай, давай, ищи этот газопровод поскорей. А говоришь, что не забыл». И почти сразу же «трубка» докладывает: «720 миллиметров, Владимир Иванович. Первая очередь - полтора миллиарда, вторая - через дополнительную компрессорную - четыре с половиной!»
Долгих, повернувшись ко мне, улыбается, а Черномырдину говорит: «Молодец, быстро нашел, а главное, точные цифры называешь. Теперь скажи: что у тебя просят хабаровчане?» - «Да немного из той техники, что мы везем из Японии. Но мы ведь по вашему указанию...» «Подожди, подожди, - перебивает Долгих, - они ведь у тебя просят совсем немного? Вот и дай то, что просят. Ты ведь по их марям летом-то совсем не пролезешь». - «Хорошо, хорошо, Владимир Иванович, будет сделано!»
Долгих положил трубку и говорит с улыбкой: «Ну вот, и помог я тебе решить одну твою проблему».
* * *
Вот и все... Прошел первый день, состоялось интересное знакомство с В.И. Долгих, который помог «решить» два вопроса, но я не узнал главного: зачем меня вызвали в ЦК?
Встреча с Е.К. Лигачевым прошла не так, как с В.И. Долгих, хотя началась почти одинаково: с того, что Лигачев хорошо знает А.К. Черного. Потом он сразу перешел к критическим замечаниям в наш с Черным адрес в связи с тем, что не можем полностью удовлетворить потребности края в картофеле и просим сибиряков помочь, в том числе и Томскую область, где он был до перевода на работу в ЦК КПСС первым секретарем обкома.
Егор Кузьмич Лигачев являлся вторым лицом в КПСС: он председательствовал на заседаниях Секретариата ЦК КПСС (Генеральный секретарь М.С. Горбачев председательствовал на заседаниях Политбюро ЦК), оставался «на хозяйстве» за Горбачева, когда тот был в отъезде или в отпуске, ведал кадрами, в том числе и аппарата ЦК КПСС. Как «кадровик», он и повел дальше разговор.
Сказал, с моей «объективкой» знаком, товарищи из орготдела дали дополнительно и устные характеристики, но у него есть несколько вопросов, связанных с моим переходом из ХабИИЖТа на «Амурсталь» и далее на оборонный завод. Я пояснил причины моих переводов. Он немного расспросил о семье, и на этом разговор закончился. Надежды, что Лигачев прояснит, зачем меня вызвали в ЦК, не оправдались. Вернувшись в орготдел к своим «кураторам», я «насел» на них: давайте вносите ясность, к чему все эти «смотрины»! А они отвечают: «смотрины» не закончились, еще запланирована встреча с Генеральным (с М.С. Горбачевым), а вот уж после будет и ясность. Ты давай, мол, работай по своим проблемам, но только не забывай оставлять нам телефон, где тебя искать. Никто пока не знал, когда меня примет М.С. Горбачев и, возможно, другие секретари.
Вечером А.К. Черный, не дождавшись от меня вестей, позвонил сам: «Где ты там пропал? О чем идет речь?» «Не знаю», - говорю и обо всем подробно рассказал. Алексей Клементьевич помолчал, потом сказал многозначительно: «Да... Что-то серьезное затевают». Попрощался, наказав сразу позвонить ему, как только будет ясность.
Я только тут сообразил о причине беспокойства моего «шефа»: может быть, задумали его менять? Но в это никак не хотелось верить: дела у Черного шли хорошо, на здоровье, слава богу, он не жаловался.
В постоянной беготне по московской бюрократической «кухне» со своими проблемами и не заметил, как прошла неделя.
Вот и пятница. Во второй половине дня позвонили: в 19.00 быть у В.И. Долгих.
Встречаемся как «старые знакомые». Он в хорошем настроении. Спрашивает, все ли свои проблемы я успел решить. Потом серьезным таким тоном говорит: «Ты не обижайся, что не состоялась встреча с Михаилом Сергеевичем (Горбачевым). Мы, - говорит, - с Лигачевым с ним встречались, его подробно проинформировали, у него вопросов нет, с нашими предложениями он согласен»... Пауза... «А наше предложение пора и тебе знать, хватит томить «загадками». Во вторник, 4 апреля, на заседании Политбюро тебя будут утверждать заведующим отделом ЦК КПСС по транспорту и связи... Как ты к этому относишься?»
Это было совсем неожиданно. И потом: сначала сообщил, по существу, мнение Секретариата ЦК (без этого на Политбюро такие вопросы не выносятся), а после спрашивает, как я к этому отношусь? Будто у меня после этого есть какой-то выбор.
Мы оба хорошо понимали, я не могу сказать: «не согласен», в партии это было не принято, особенно для руководителей такого уровня, на котором я уже находился. Короче, пришли к обоюдному выводу, что отступать мне некуда.
«Так что во вторник, - говорит Долгих, - в 9.00 - у меня. Вместе поедем на заседание Политбюро. Теперь можешь звонить Алексею Клементьевичу, пусть тебя не ждет: ты останешься, представлю тебя отделу, поработаешь полмесяца - месяц, а тогда слетаешь за рубашками».
Я прямо из ЦК по связи ВЧ позвонил А.К. Черному, рассказал ему о результатах «смотрин». Он помолчал, потом очень размеренно произнес: «Да, это очень высокое и ответственное назначение. Я тебя поздравляю и желаю успехов».
Утверждение кадров принято было рассматривать в начале заседания Политбюро ЦК КПСС. И вот приглашают войти в зал заседания ПБ (так аппаратчики сокращенно называли Политбюро). Почти со всеми членами ПБ мне доводилось раньше встречаться. Докладывает по кадровому вопросу первый зам. заворготделом. Его доклад отличается от тех, что делают у нас в крайкоме при утверждении кадров - здесь почти совсем не говорят о биографических данных (у каждого члена ПБ они есть в папке), а о том, почему именно эту кандидатуру вносят на утверждение, почему сделали такой выбор.
Признаюсь, даже не догадывался, что обладаю такими «исключительно положительными» качествами, о которых услышал из уст зам. заворготделом на заседании ПБ. И как член партии, и как крупный руководитель, и просто как инженер. Мне даже как-то неловко стало, у нас Алексей Клементьевич обязательно прервал бы такого докладчика репликой с едкой «изюминкой».
М.С. Горбачев спрашивает, есть ли вопросы. Члены ПБ заговорили почти хором: «Да какие тут могут быть вопросы, все ясно». Тогда Горбачев обращается к В.И. Воротникову, председателю Совмина РСФСР: «А ваше мнение, Виталий Иванович? Ведь мы у вас забираем председателя крайисполкома». Тот говорит примерно следующее: он хорошо меня знает и поддерживает предложение докладчика. С одной стороны, говорит, жалко, что хорошего председателя теряем, но с другой - мы ведь не просто теряем, а укрепляем аппарат ЦК. За счет Советов, мол, это делается, кажется, впервые, так что мы этим должны гордиться.
М.С. Горбачев сказал, что после такого мнения председателя Совмина РСФСР остается только поздравить Виктора Степановича с утверждением заведующим отделом ЦК, пожелать ему успехов и не зазнаваться после таких положительных оценок. Вот и все…
С небес на грешную землю
Но спустимся, как говорят, «с небес на грешную землю». Поскольку воспоминания пишутся после полнейшего краха и правящей политической партии, и «управляемого» ею одного из крупнейших в мире государств, то и сегодняшний взгляд мой в прошлое прикован, естественно, к тому, как и почему это произошло. Поэтому возвращаюсь к таким событиям, о которых нигде в печати не писалось, но они были, и мне довелось быть их свидетелем и в какой-то мере участником.
Пороки нашей бюрократической системы, хорошо видимые на периферии, породили и воспитали круговую безответственность за результаты в экономике и положение в обществе. Эти же пороки я увидел и здесь, в высшем органе фактической власти в стране, на который у меня раньше оставалась какая-то надежда. Но, оказывается, и здесь каждый стремился снять с себя ответственность, а там «хоть трава не расти». А может быть, эти пороки здесь и родились? Ведь «рыба начинает гнить с головы». Но я на что-то еще надеялся и очень мало еще поработал в этом центральном аппарате.
Надежды основывались и на тех обещаниях, которые Горбачев давал в самом начале объявленной им перестройки. А начал он с научно-технического прогресса. Эту тему он обозначил центральной, заверил, что в ближайшем будущем пройдет всесоюзное совещание по этому вопросу, будет проведен Пленум ЦК КПСС, который утвердит программу «прорыва» в научно-техническом прогрессе. Но забегая вперед, скажу, что никакого совещания и Пленума ЦК по этому вопросу так и не было.
А «злободневными», в том числе и на наших «рабочих» совещаниях, стали совершенно другие темы. Это была «перестройка» системы народнохозяйственного комплекса и управления им, различные новые системы хозяйственного расчета, повышение самостоятельности предприятий и создание на них различенных кооперативов, фермерских хозяйств и многое-многое другое.
Еще раз подчеркну, что наши «рабочие» совещания Горбачев проводил в узком кругу: секретари и заведующие отделами. Он «призывал» всех нас вести открытый, откровенный партийный разговор. Но с каждым таким совещанием меня все больше и больше сначала удивляло, а потом беспокоило: почему Горбачев и Яковлев наши аргументы как бы не слышат? По существу у нас не происходит аргументированного двухстороннего обсуждения (не говоря уже о дискуссии): мы, заведующие отраслевыми отделами, приводим обоснования своих предложений, возможных негативных последствий предлагаемых нововведений, а наши «шефы», секретари ЦК, в конце разговора отделываются ничего не значащими общими фразами? Я сначала думал, что секретари без нас глубоко обсуждает проблемы. Горбачев же по ходу обсуждения бросал часто свою любимую фразу: «Это - старое мышление» или «резюмировал»: «Надо и заведующим отделами скорее переходить на новое мышление». Иногда во время выступления мы встречались с ним взглядом. Ты его убеждаешь, аргументируешь свои предложения и видишь, что его глаза ничего не выражают: или он тебя не понимает, или давно уже не слушает и не слышит тебя?