«Лежал впереди Магадан...»

(Продолжение. начало в номерах за 21, 28 октября, 8 ноября) Александр Крон писал о Маринеско: «Все его атаки на море были дерзкими, неслыханными, на берегу же дерзость командира

С-13 часто каралась. Не всем нравилось, что он оценивал людей не по занимаемой должности, а по их человеческим достоинствам. Поэтому и судьба его сложная, несправедливая».
После войны Маринеско работал заместителем директора по хозяйственной части в институте переливания крови. Директору не нужен был честный заместитель, между ними сразу возникла вражда. Маринеско уважали за деловитость и внимание к нуждам сотрудников. На этом его и подловил директор.
На дворе института лежали списанные торфяные брикеты. Маринеско с устного согласия директора развёз эти брикеты по домам низкооплачиваемых сотрудников. Директор отрёкся от данного им разрешения, позвонил в ОБХСС. Маринеско обвинили в расхищении социалистической собственности.
Прокурор, бывший фронтовик, от обвинения отказался, народные заседатели заявляют особое мнение. Судья не сдаётся и добивается, чтобы подсудимого взяли под стражу. Дело разбирается в другом составе суда. Приговор - три года. С таким сроком на Колыму не отправляли, но Маринеско отправили. «Посадили меня вместе с ворьём и полицаями. Остригли, обрили. Сразу же обокрали... Повезли нас на Дальний Восток. Ехали долго. Староста вагона - бывший полицай, каратель, родом из Петергофа, здоровый мужик, зверь, похвалявшийся своими «подвигами», настоящий эсэсовец. Вокруг него собрались матерые бандюги. Раздача пищи в их руках. Кормили раз в день, бандюгам две миски - погуще, остальным полмиски - пожиже. Чую - не доедем. Стал присматриваться к людям - не все же гады. Потихоньку подобрал группу хороших ребят, все бывшие матросы. Сговорились бунтовать. В порту Ванино уголовных с большим сроком стали грузить на Колыму, нас оставили. В тюрьме многоэтажные нары, верхние полки на пятиметровой высоте. Теснота, грязь, картёжная игра, воровство. «Законники» жестоко правят, но с ними ещё легче. «Суки» хуже - никаких принципов. Хозяин камеры «пахан» - старый вор, тюрьма для него - дом и вотчина. Брал дань, но к нам, морякам, благоволил. Однажды я пожаловался ему: украли книгу, подарок жены. «Пахан» говорит: «Даю мое железное слово, через десять минут твоя книга будет у тебя». Но молодой карманник не мог вернуть книгу, он её разрезал, чтобы сделать из нее игральные карты. «Пахан» не смог сдержать слова и взбесился. По его приказу четверо урок взяли мальчишку за руки и за ноги, раскачали и несколько раз ударили оземь. Страже потом сказали: «Упал с нар».
А. Маринеско попал в производственную зону, которой в то время руководил Конденко. Маринеско понял, что в таких условиях остаться человеком будет трудно. «Когда нас стали переводить на лагерное положение, мы, моряки, попросили, чтоб нас всех вместе послали на погрузочные работы в порту. Работа эта тяжелая. Вскоре я стал бригадиром над двадцатью пятью человеками, и наша бригада сразу стала выполнять более 150% плана. Меня ценило начальство за то, что я, как бывший торговый моряк, умел распределять грузы по трюмам. В бригаде тоже меня уважали, звали «капитаном». Так я проработал несколько месяцев, а затем меня «выпросил» у начальства директор местного рыбозавода. Малограмотный мужик родом из Николаева, отбывший срок и осевший в Ванино. Ему нужен был дельный заместитель. С ним было работать легко и, скажу, не хвастаясь: «Я ему так поставил дело, что, когда подошёл срок, он очень переживал мой отъезд, соблазнял райской жизнью и большими деньгами, предлагал вызвать в Ванино мою семью, но я не согласился».
Маринеско прибыл в места лишения свободы Ванинского ИТЛ 8 февраля, откуда и был освобожден 10 октября 1951 г.
После возвращения в Ленинград Маринеско устроился работать на завод «Мезон». Никогда ничего о себе не рассказывал, о наградах, военных подвигах тем более. «Как-то на праздник Маринеско прикрепил на грудь ордена, в том числе и орден Ленина, но на вопрос: «За что?» - отшутился: «Ну, война была, многим давали», - писал А. Крон.
Умер Александр Маринеско в 1963 г., а звание Героя ему присвоили Указом президента СССР от 5 мая 1990 г. О Маринеско в Ванино знают слишком мало, книгу А. Крона «Капитан дальнего плавания» в наших библиотеках не найдешь, нет ее, лишь в музее истории порта есть ксерокопия книги. Не знает молодёжь, молчим и мы о Маринеско.
Война в зонах
Но вернемся к охране. Вся пересылка была обнесена частоколом, а внутри зоны отделены друг от друга проволочным заграждением. По периметру - четыре вышки, стрелок охранял участок в 100-150 метров, смотрит направо - налево. Увидев, что заключенный проходит слишком близко к ограде, мог дать предупредительный выстрел, вызвать начальника смены. На выстрел бежала сразу вся охрана, била из автоматов поверх голов. Обнаружив подкоп, его тут же заваливали. Вели подкопы прямо из бараков: поднимут доски и копают. Землю, чтобы не заметили, выносили маленькими горсточками в карманах. Изобретательности не было предела, даже в БУРе делали подкопы, выходя точно в нужное место. А ведь там полы зацементированы: один зэк льет кипяток из горячего чайника, другой в это время долбит цемент. В 17-й зоне подкоп был настолько длинным, что вышли к ближнему домику. Но подкопы обычно обнаруживали.
И.П. Уваров, тогда оружейный мастер пересылки, предложил: «Давайте делать хлопушки». Хлопушка состояла из двух планок, ставился боек. Если заключенный во время побега зацепил за проволоку, боек ударял по капсулю, хлопушка стреляла, освещая все вокруг. Проволоку от хлопушки старались незаметно спрятать. Где-то в 1950 г. бежали из производственной зоны. Так они достали офицерскую общевойсковую форму, у каждого удостоверение личности было и фотография наклеена, в вещмешках даже бритвенные приборы были, в зоне всякие специалисты, все могли сделать. Бежавшие залезли в ассенизаторскую машину, были здесь такие. Вахту они миновали, но побег обнаружили, бросились следом, вернули всех».
Все это напоминает игру. Так убивали в зонах или нет? Не будем брать рабочие зоны, там был порядок. «Никто вам о Сильченко не скажет плохого». Это, конечно, надо заслужить, чтобы и через столько лет люди, прошедшие пересылку, отзывались так о начальстве.
В зонах же транзита шла своя собственная страшная жизнь. Бунтовали постоянно. М.Е. Безносиков рассказывала о бунте в первой зоне в 1949 г. Воры потребовали выдать им продукты. Дежурный надзиратель Степаненко отказал. Заключенные прорубили надзирателю голову топором. (Делал операцию Асрианцис и спас его.) Обычно такие сцены приводили к дальнейшему столкновению воров или с охраной, как в данном случае, или с «суками».
Н.Н. Калинченко помнит, как в 5-ю зону разместили прибывших из Архангельска заключенных, их надо было разоружить. Создали из офицерского состава надзирательскую группу, возглавил ее начальник УСВИТЛа полковник Небесный. Особист, имел прямой телефон с Берия. Охрану подняли в пять утра, когда заключенные еще спали, поставили вдоль колючей проволоки. Офицеры отдали приказ: «Из барака ползком!». Из двух бараков заключенные ползли прямо по снегу, бараки быстро проверили, изъяли «пики», ножи. Но в одном бараке заключенные не подчинились. Небесный пошел в барак, захватив с собой старшину, и превратились оба в заложников сами. Заключенные срывали доски с нар, хотели наброситься на охрану, но охрана открыла стрельбу поверх голов. Всю зону вывели в район Малого Ванино. Дальнейшую судьбу этих людей узнать не удалось, но предположить можно, исходя из подобных бунтов в другие годы. В 1947 или в 1948 году готовили к отправке в Магадан бандеровцев, они подняли шум, требовали отправить их на Запад (т.е. на Колыму, но на прииски Западного управления). Охрана стала стрелять, а ночью бандеровцев вывезли в бухту и положили на лед, держали так несколько часов. Трупы возили всю ночь на грузовиках. Мертвых «списали».
Максим Савельевич Звонков с 1947 г. в Ванино, работал в порту на базе мелкой техники, рассказывал: «Когда приходили пароходы за очередным этапом, то сначала загружали в трюм продовольствие, присланное с пересылки. Дальше с базы мелкой техники привозили стальные листы. На пароходе четыре трюма, значит, необходимо привезти четыре листа. Листы заваривались, дальше образуется пространство, которое называется твиндек, то есть создавалось четыре твиндека. Вот сюда-то и грузились заключенные. Правда, бывало, что и в трюмы загонялись люди. Однажды зимой торопились быстрее отправить пароход «Степан Разин». Заканчивалась навигация, утеплить пароход не успели. Многих поморозили, вот за это Котова и сняли». (Это декабрь 1947 г. Янковский как раз шел с этим этапом.)
Вспоминает Максим Савельевич и другой случай: «Отправляли пароход «Ватутин», загрузили продовольствие, а во второй твиндек - взрывчатку, рядом детонаторы. Кроме команды на пароходе было двадцать человек спецпереселенцев (то есть, отбыв срок, они шли на спецпоселение). Вместе с «Ватутиным» отправляли и пароход «Выборг», на нем еще сопровождающими груз были Кузьмин и бухгалтер связи Берникович. «Выборг» пришел первым и стал во льдах. «Зеленую улицу» дали «Ватутину», чтобы разгрузить быстрее взрывчатку. «Ватутин» еще не успел пришвартоваться, как раздался взрыв. Корабль раскололся на две части и пошел ко дну - сработали детонаторы. Там еще водолаз Рябченко работал все лето. Кузьмин и Берникович по льду сошли на берег и услышали взрыв. Так их сразу и арестовали, неделю они сидели; их допрашивали. Команда и все двадцать человек с «Ватутина» погибли, ни одного в живых не осталось».
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: «В 1948 г. из БУРа вывезли заключенных, конвой дали из «чернопогонников»: «Мы вас высылаем на Запад». Увезли всех к 3-му пирсу, БУР весь проверили и заключенных привезли обратно, потом снова увезли. Судьба их тоже осталась неизвестной».
М.Н. Матвеенков помнит начальника первого отдела всей пересылки подполковника Королева, человека крутого, мог любого расстрелять без суда и следствия. Имел прямой телефон с Берия. Это тот Королев, которого описывал кинодраматург Сандлер в статье «Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы». Меценат силой своей власти мог любого задержать на пересылке, не глядя ни на статью, ни на срок. Из артистов Киевского оперного, Киевского драматического и других театров создал на пересылке концертную бригаду.
Первое дело П.Н. Кручака связано с бандой Упорова. Банда Упорова, 22 человека, потребовали, чтобы их отправили в лагеря Западного управления. Им обещали, оформили документы, вывели, надели наручники, привели и посадили в палатку на том месте, где позднее возникла 17 зона. Зоны еще не было, отсюда группу Упорова перевели в следственный изолятор первой зоны. Заключенные сумели передать в первую зону команду, вспыхнул бунт. Заключенные взяли заложниками врача Ривкуса, младшего лейтенанта Пономарева, инспектора спецчасти Горелову и еще несколько человек. Заложников завели в санчасть и передали: «Если не выпустите Упорова, мы уничтожим заложников». В это время из Магадана приехал начальник охраны полковник Новиков, он и возглавил операцию по освобождению заложников. Пытались уговорить заключенных, а затем заявили: «Не освободите - применим оружие!». Когда ворвались в первую зону, один из заключенных кинулся на подполковника Котова с «пикой». Котов убил зэка наповал, но в тот момент он и сам этого не заметил. В ходе операции зэки ранили врача Ривкуса, многие из заключенных спрятались в санчасти, забились под одеяла. Ходили потом, проверяли всех. Группу Упорова судили и отправили в Магадан, сам Упоров погиб уже где-то в Магадане.
И.П. Уваров рассказывал, что где-то в году 1950 приехал сюда с проверкой генерал-майор Деревянко. Офицерам приказано было быть без оружия, но они спрятали револьверы в карманы. Деревянко шел впереди, они рядом. Сначала один зэк кинулся с «пикой», потом другой, огромная масса людей встретила враждебно. Раздалась команда, охрана стала стрелять. «Человек пятьдесят постреляли, в зоне все притихло».
О бунте 1952 г. рассказывали почти все, с кем встречалась. Вероятно, столкновение воров и «сук» было спровоцировано начальством. Ситуация выглядела так: в первой зоне в бане подрались воры и «суки». Одни не успели одеться, как вошли другие. На помощь дерущимся кинулись воры, висли на колючей проволоке, лезли, чтобы добраться до «сук». Сломали заграждение между зонами. Чтобы остановить бунт, часовые стреляли перекрестным огнем. Раненых на грузовике привезли в САНО, так кровь через настил машины лилась на брусчатку. Их сразу стали перебирать: кого в морг, кто умирал - не брали, кого еще можно было спасти, отправляли на операционный стол. У трех столов работали хирурги, всю ночь и утро оперировали. Привезли человек сто, оставили сорок в больнице, их пытались спасти. Погибших хоронили ночью, вырыли общую яму на старом кладбище, да и побросали всех туда. Когда строили детский садик по улице Московской, то наткнулись на массовое захоронение, значит, было такое.
В первой зоне был так называемый «вокзал», спали на чердаках, в бараках, на открытом воздухе. Только в этой зоне было до двадцати тысяч человек. Внутри зоны заключенными командовал полковник, такой же осужденный, как и все: «Суки, становись сюда, воры - сюда!». Если кто не подчинялся, он сам подходил и брал за шиворот: «Выходи!». В зоне шла картежная игра, вечерами играли Читинский и Челябинский этапы между собой. Садились группами человек по восемь, играли в очко. Проигрывали все с себя до трусов. Сами победители давали проигравшему шинель, полы которой специально высоко подрезали. В этой шинели голый человек шел с этапом на пароход.
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: «В мае 1949 г. в третьей зоне были чеченцы. Ворвались в первую зону, убивали. Кто прятался, кто прыгал в «запретку». На каждой вышке охрана из двух человек, пулемет, автоматы. Стали стрелять по тем, кто прыгал в «запретку». Мертвых вывозили на самосвалах, в большие ямы вывалили людей и закопали». В зоне убивали. Охрана не заходила в зону, более сильные сами решали судьбу того или другого бедолаги. Были случаи, когда раскачивали человека и на глазах у всех сверху сбрасывали с трехэтажных нар. Разбивался насмерть. На «вокзале» был столб, подвешивали, у кого были золотые коронки».
«А в бане что было, - рассказывал Побежимов. - Заходит этап в баню, всю одежду оставляет в предбаннике, обслуга - из моряков. Вымылись, выходим, а одежды нет! Стоим все голые. Моряки потребовали вернуть вещи - не возвращают! Тогда матросы взялись за ремни, хлестали всех подряд, у одного даже глаз вытек. Били здорово, человек двадцать увезли в санчасть».
Из рассказа Побежимова: «Когда Читинский этап пришел в первую зону, нас начали «шмонать» челябинцы. Я сидел в сапогах, подошли трое, сапоги сняли, взамен дали американские ботинки, а они малы! Пришлось подвязывать к ногам».
«Из портовской зоны тащили многое с пароходов, а в первой зоне даже свой рынок был. Продавалось все: любые часы, консервы, продукты. Внутри зоны грабежами занимался этап с Воркуты. Бунтовали, не хотели на Колыму. Просили: «Оставьте нас здесь». Начальник Воркутинского эшелона майор предупредил: «За этими смотрите, все могут сделать. УБЭ-уголовно-бандитский элемент». Шумели: «Хотим здесь работать». А у них сроки по десять-пятнадцать лет у каждого, куда оставлять?» - из рассказа Силина.
В 1948 г. в Ванино было четыре зоны транзита. Если смотреть на поселок со стороны бухты вверх, то зоны так и шли одна за другой снизу вверх - 1-я, 2-я, 3-я, 4-я. Четвертая находилась как раз там, где сейчас пустырь, и вплоть до старой водонапорной башни. За этими зонами шел сплошной лес, его рубили и корчевали сами заключенные, строили бараки, ставили столбы, частоколом обносили зоны. Заключенных не торопили: сколько сделают, столько сделают. Но работали в любую погоду, даже в дождь. На работу выводили по 1200-1400 человек.
Воровства в воровской зоне почти не было: вор у вора не крадет. Там, где сидели по 58-й, тоже не воровали. Положил кусочек хлеба, пришел - лежит на месте.
Указ 1947 г. уничтожил фактически разницу между ворами и бытовиками. Если воров и «сук» селили рядом, допустим, между ними был только забор или перегородка, тогда их не удержать. Требовали: «Уберите их или нас». Сносили перегородку, лезли бить друг друга, раздавалась команда, охрана стреляла из пулеметов поверх голов: «Ложись!». Если кто поднимался, попадал под выстрелы.
Война между «суками» и ворами шла постоянно. Трупы выбрасывались за зону. Проигравшиеся в карты прыгали в «запретку», так их убивала охрана. Около вахты очень часто лежало по 3-4 трупа, а над ними надпись: «Они совершили побег». Подводили утром колонну и показывали всем. Убийства совершали обычно те уголовники, у которых срок 25 лет и выше. На совести у них по нескольку убийств, какая ему разница: одним больше, одним меньше, они и исполняли очередной приказ. Бывало, их забирали в изолятор, но все равно отпускали, а они снова убивали. Однажды «суки» забросили в прожарку санпропускника в 4-й зоне человека. Его вытащили еще живым, кожа на руках висела черными клочьями. Спасти не удалось.
Воры отыгрались на «суках», когда началась амнистия 1953 г. Сразу освобождали большую группу заключенных, часть освобожденных вышла в поселок, и в районе клуба ВЛПК произошло столкновение. Конвойные быстро сообразили, что надо стрелять. Били из автоматов по заключенным или, точнее, по освобожденным. На глазах у ребят, которые оказались в районе клуба, охрана случайно убила моряка из патруля. Патруль, услышав стрельбу, выскочил из проулка, а охрана стреляла. Эту сцену помнят многие.
А теперь хочу остановиться на причинах постоянной борьбы воров с «суками», борьбы не на жизнь, а на смерть. Источник этой вражды как раз и раскрывает писатель Шаламов, прошедший Ванинскую пересылку, в «Очерках преступного мира» в главе «Сучья война». Вот что он пишет: «Вор не должен был работать в тюрьме. Указ 1947 г. с его 20-летним сроком за незначительные преступления по-новому поставил перед ворами проблему «занятости». По воровскому закону вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности. Вор, занявший такую должность, перестает быть вором и объявляется «сукой», любой может его убить».
(Продолжение следует.)