Александр Матвеевич Бовин был одним из популярнейших журналистов нашей страны. В его жизни случился и дипломатический эпизод, когда он пять лет представлял Россию в качестве посла в Израиле. Потом вернулся на родину, в его родной газете «Известия» начали появляться комментарии к событиям, происходящим в мире, в стране. Но болезнь не отставала от него.
Бовин успел написать книгу воспоминаний. Хотя долго колебался писать ли книгу о собственной жизни. Не был уверен, что сумеет увлечь современного читателя путешествием по своей биографии. «Смущало неизбежное для литературы такого рода местоимение «я» в тексте. Но поскольку мемуарный червь меня всетаки грыз, стал себя успокаивать: ведь биография это время, в которое она погружена, интереснейшее время. Это события и люди, с которыми приходилось соприкасаться. Это суждения и оценки, впитавшие самосознание эпохи. Это, как писал Герцен, «отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге».
Книгу Бовин написал в 750 страниц! Большую и интересную, богатую разными событиями и встречами как сама его жизнь. Есть в ней глава о хабаровском периоде юного Бовина. На встрече в нашей редакции Александр Матвеевич рассказывал об этом, вспоминал о школе №5, где он учился. Впрочем, откроем эти странички в его книге «ХХ век как жизнь».
В конце 1941 года отца перевели в Хабаровск (из ВорошиловаУссурийска. Ред.). Если я не ошибаюсь, начальником узла связи штаба Дальневосточного фронта. В декабре отправились всем семейством: папа, мама, я и годовалая сестренка Галя. Плюс сопровождающий. На одной из остановок, кажется, Бикин, объявили, что поезд будет стоять три часа. Я отпросился погулять. Когда вернулся, поезд уже ушел. На вокзале меня дожидался оставленный в Бикине сопровождающий. Через несколько часов подошел военный состав из Владивостока. Внезапно повезло. Нас посадили в вагон, в котором когдато ездил сам Блюхер. Вагон шел пустым. Запомнились зеркала, мрамор, полированный стол с инкрустацией. Запомнились вкусные мясные консервы, в то время еще не американские.
В Хабаровске встречал отец. Встречал сурово...
Пять лет в Хабаровске были до предела заполнены взрослением по всем азимутам. В военном городке мой постоянный круг общения был ограничен десятком пацанов из семей папиных сослуживцев. В краевой столице горизонты другие: и двор, и наша улица, и улицы соседние. Больше знакомств, больше разговоров, больше ситуаций, требующих выбора, решений. Начало прорезываться собственное «Я». Сначала почти незаметная граница между этим самым «Я» и остальным миром становилась все более четкой, видимой, ощутимой...
Жили мы практически в центре города в большом (этажей шесть, кажется, но без лифта) доме. Две комнаты. Вода (без ванной) и туалет. Отопление центральное, но на кухне плита, которую нужно топить дровами. Никаких просторов. Городской двор. Но были сараи (без кур). Помимо дров и всякого барахла в сарае стояла здоровенная бочка. К зиме она заполнялась квашеной капустой. При обычных для Хабаровска 30градусных морозах капуста превращалась в камень. По мере кухонных надобностей меня посылали в сарай, чтобы топором откалывать от капустного монолита потребное количество продукта. И еще в сарае висели рыбины соленой кеты. Соленая отварная кета с картошкой наш типичный обед военной поры. Причем вкуснейший, изысканный обед! Картошка в сарае зимовать не могла, поэтому для нее в квартире был отгорожен специальный угол.
Рядом с нашим домом располагалась школа военных музыкантов. Как бы музыкальные юнги. Мы с ними и дружили, и дрались, и табаком делились (первую свою затяжку я сделал, еще будучи учеником первого класса). В историю нашей семьи школа юных военных музыкантов вошла со словами «геройский хлеб».
Курсанты должны были регулярно готовить стенды, посвященные войне. Для этих стендов позарез требовались фотографии Героев Советского Союза. А мы выписывали «Огонек», где в каждом номере помещались несколько таких фотографий. Мама вырезала их и меняла у курсантов на кусочки черного хлеба, которые они таскали из своей столовой. Я протестовал и даже плакал. Обидно было отдавать «героев». Но мама не считалась с моими обидами. Она кормила нас.
Для ясности. Отец уже был майором. Но того, что он получал, не хватало на четыре рта. Елееле сводили концы с концами. Самое голодное время до осени 1942 года. То есть до первого урожая с первого огорода. Дальше пошло полегче.
Случайно сохранилось письмо, которое я отправил 15 августа 1943 года из колхоза домой. Сначала о питании. Завтрак: хлеб и поллитра молока. Обед: или суп с картошкой, или борщ, иногда с мясом. Второго никогда не бывает. Ужин: толченая картошка со сметаной. Норма тяпания 6 соток. Личный рекорд 10. Еще собираем колоски. 10% от собранных обещают отдать мукой. «Папа пишет, чтобы я не пил сырую воду. Но кипяченой здесь совсем нет». И ближе к финалу: «С каким удовольствием я сходил бы сейчас на наш огород и поиграл с Галей. Я очень по ней соскучился. И не только по ней и по всем вам. Я бы согласился по нескольку раз в день ходить за молоком, за хлебом и за дровами...Только теперь я понял, как сильно люблю Галинку и всех вас». Вот так. Жизнь учит.
Победу я встретил, находясь под домашним арестом. Арест наложил на меня отец. И правильно сделал. 1 мая 1945 года я первый раз (не последний, увы!) напился. Пили дома у приятеля (помню: Славка Крапан), мама которого работала гдето по буфетной части. Было много красивых бутылок. В общемто мы собирались пойти в театр на «Свадьбу в Малиновке». Но «собирались лодыри на урок, а попали лодыри на...». Домой я добрался на автопилоте и без пальто. Пальто по тем временам это вещь. Поэтому положили меня на пол и обливали холодной водой. Признание не исторгли. Однако нашли номерок от гардероба. Оказывается, мытаки пришли в театр, разделись, были перехвачены контролерами и ушли, не одеваясь. Мама сбегала в театр, и пальто было спасено. Вот за это художество отец запретил мне две недели покидать стены родного дома.
А тут победа! Арест был снят.
Победа над Германией для нас означала приближение войны с Японией. Все знали, что эта война неизбежна. Все были уверены (но не уверенностью 1941 года), что победим. Тем более, что на Тихоокеанском театре союзники уже почти добили Японию.
На улицах Хабаровска все чаще можно было встретить солдат и офицеров, обвешанных орденами и медалями. Это означало, что переброска войск с запада на восток идет усиленными темпами. 9 августа это день моего рождения мы, выполняя обещание, которое Сталин дал Рузвельту и Черчиллю, начали войну.
О том, почему отец не участвовал в войне, я рассказывал.
В Хабаровске война не чувствовалась. Кажется, 9 августа была одна воздушная тревога.
Зато хорошо чувствовались результаты войны. Из Маньчжурии везли все, что можно. Продукты и одежду в основном. Мама перешивала для меня японские гимнастерки и кителя. Цвета хаки. Помню японских пленных, они строили...
Посещал, как положено, школу. Нравы были простые и суровые. Когда я первый раз появился в новой школе, в меня ткнули ножом и порезали овчину (так тогда именовались дубленки). Обучение было то раздельным, то совместным. Переводили из школы в школу, за пять лет сменил четыре школы. Учился я без натуги, легко. Но вот учителя не помню ни одного.
Но хорошо помню старогопрестарого евреясапожника, который в кружке при школе № 35 учил желающих сапожному делу. Мне удалось освоить ремонт валенок. Не знаю, как сейчас, но тогда зимой все были в валенках или бурках. Так вот, накануне зимы мама выстраивала в коридоре все наши валенки, и я должен был приводить их в порядок.
В 1944 году вступил в комсомол. Без эмоций. Потому что все вступали.
В восьмом классе произошло событие, которое, наверное, повлияло на мой жизненный путь. Мне в руки попался растрепанный том Соловьева, начало XVI века. Смутное время. Открыл и не мог закрыть, пока не дочитал. Чтото во мне произошло. Мне стало интересно узнавать, знать, понимать.
Тогда же у нас дома появился 1й том сочинений Сталина. Там была одна из ранних работ Сталина «Анархизм или социализм?». Философский детский сад. Это я теперь вижу. А тогда с трудом продирался сквозь дебри непонятных слов. Обложился словарями, делал выписки, чуть ли не наизусть учил. Одолел все же. Вот так с тех пор и одолеваю...
С девочками связан первый, пожалуй, выход за пределы «морального уровня». Мы, то есть несколько оболтусов, составили список девочек нашего класса и выставили им оценки по нескольким номинациям. Точно не помню, но примерно так: ум, красота, фигура, характер. От единицы до пятерки. Список пустили по классу. Двоечницы обиделись и пошли к директору школы. Подключили районо. Поднялся шум. Выручило то, что среди оболтусов находился сын первого секретаря Хабаровского крайкома ВКП(б) Володя Назаров. Шум постепенно затих.
Кстати, о птичках. Назаровы жили в роскошном крайкомовском особняке недалеко от школы. Шла война. Растущие организмы требовали пищи, а ее не хватало. Так Володя иногда заводил через черный ход весь класс кудато в район кухни, и нас там кормили. И еще, кстати. Рядом располагался особняк уполномоченного НКВД по Дальнему Востоку С.А. Гоглидзе. Эту фамилию все произносили шепотом. Почему узнал значительно позднее.
Но вернусь к танцам. Очень любил. В конкурсах участвовал, призы брал. Коронный номер вальсбостон. Или фигурное танго. Летом танцевали на танцплощадках. Нечто вроде загона: настил из досок и ограда. Бери в кассе билет и вперед. Я ходил в сад Дома офицеров. Покупал месячные абонементы. И каждый вечер (с семи часов) как на работу. Танцевали (стандартный набор вальс, танго, фокстрот). Выясняли отношения. Порой дрались изза девчонок.
Занимался гимнастикой. С нынешней не сравнить. Тогдашний 1й разряд теперь и на 3й, наверное, не потянул бы. Наш тренер был сторонником силовой гимнастики. Качали мышцы. Потолок 3е место на краевых соревнованиях среди мальчиков.
Конец последнего хабаровского лета провел на берегу Амура в пионерском лагере в качестве старшего вожатого. По возрасту я не подходил. Но, видимо, учли уже явно не школьную фигуру. И слухи ходили: «Он Сталина читает!». Недалеко от лагеря находилась база Краснознаменной Амурской флотилии. Военные моряки, значит. Они кружили вокруг лагеря, проникали на территорию и буквально охотились на наших вожатых (женского пола) и девиц из 1го отряда. Одна из главных моих задач состояла в том, чтобы пресекать наглые посягательства. До рукопашных доходило. Не помогало. Ибо не только моряки рвались к девицам, но и девицы к морякам. Да я и сам погряз в скоротечных романах. Вздыхал около Лиды Шарахиной (с ней много лет спустя судьба свела в Москве). Целовался с Корой Бачининой. А медицинская сестра, которую звали Фея и которая училась на III курсе мединститута, угощала спиртом из аптечки и учила умуразуму.
Дома, в семье, все шло своим чередом. Отец был вечно на службе. Мама была занята Галей, младшей сестрой. Меня держали на очень длинном поводке. В девятом классе было легализовано курение. Только отец просил при нем с сигаретой не возникать. Поясняю. Тогда в Союзе курили папиросы. Сигареты появились во время войны, американцы снабжали нашу армию. Отец, заядлый курильщик, получал в месяц 12 упаковки по 100 сигарет каждая. Пока я был в нелегальном режиме, приходилось брать иголку и аккуратно (на уголках) вытаскивать из каждой упаковки несколько сигарет. Потом отец стал делиться.
Особых огорчений я не доставлял. Иногда, но редко, попадал в милицию. Драки и разборки мелкого масштаба. Разгуливал в обычной уличной «форме» (косил, сказали бы сейчас, под блатного). На голове кепочкавосьмиклинка с утопленным козырьком и маленьким «громоотводиком». На ногах мягкие, собранные гармошкой сапожки«джимми», брюки напуском. Во рту золотая (в смысле желтая) «фикса». Обязательно треугольник тельняшки. Перед возвращением домой «фиксу» снимал.
Мои школьные дела не требовали вмешательства родителей. Меня не надо было заставлять делать уроки. Отметки я приносил вполне приличные.
Родителей трудно назвать интеллигентными людьми. Они мало читали. Впрочем, сколько я помню, всегда выписывалась «Романгазета». Так что были в курсе литературных новинок. Не интересовались музыкой, живописью, театром. Во всяком случае, я не помню какихлибо разговоров на эти темы.
Меня специально не воспитывали. Просто жила семья, где мама и папа были умными, добрыми, порядочными людьми.
Заряд здравого смысла и сердца, простая, честная жизнь, доверие и уважение друг к другу вот в такой атмосфере, в таком духовном климате я рос, превращался из ребенка в юношу, в человека.
* * *
Из Хабаровска мы уезжали в начале января 1947 года. Отец получил назначение в Горький...
У меня уже есть регистрация на toz.su
Я новый пользователь
На указанный в форме e-mail придет запрос на подтверждение регистрации.
Адрес e-mail:*
Имя:
Пароль:*
Фамилия:
Подтверждение пароля:*
Защита от автоматических сообщений
Подтвердите, что вы не робот*
26.04.2024 12:36
Как стать Муравьевым-Амурским
26.04.2024 11:14
Новый ФАП открылся в Кругликово
26.04.2024 10:30
Питер, встречай: виртуальная экскурсия от создателей сериала «Всё ОК»
26.04.2024 09:42
Я горжусь Хабаровским краем!
26.04.2024 09:00
Приглашаем в Хабаровский край!
25.04.2024 11:26
Генпрокуратура России контролирует противодействие кибермошенничеству на Дальнем Востоке
24.04.2024 09:18
Из-за репетиций Парада в Хабаровске изменится движение общественного транспорта
24.04.2024 09:06
Опрос ВТБ: переводы по СБП используют более 70% дальневосточников
24.04.2024 09:01
На северный завоз – продукты с субсидией
24.04.2024 09:00
Школьники узнали о карьерном росте
24.04.2024 08:50
Алексей Милешин - третий в России
24.04.2024 08:49
С первого класса знай про кванты
07.05.2020 23:17
Около 2,5 тысячи деклараций подали получатели «дальневосточных гектаров»
Больше всего деклараций об использовании «дальневосточных гектаров» - 819 - поступило от жителей Хабаровского края. Декларации подают граждане, которые взяли землю в первые месяцы реализации программы «Дальневосточный гектар».
23.04.2020 22:22
Здесь учат летать дельтапланы и… перепёлок
Арендатор «дальневосточного гектара» Федор Жаков, обустроивший аэродром для сверхлегкой авиации (СЛА) в селе Красное Николаевского района Хабаровского края, готов предоставить возможность взлета и посадки сверхлегких летательных аппаратов
Нет комментариев