С расстояния прожитых лет виднее и доброе, и дурное

Иван Карякин в начале 50-х годов и сегодня

Нас, новобранцев из Благовещенска, в 1952 году привезли в с. Ляличи Приморского края, где при авиаподразделении мы прошли карантин и курс молодого бойца. И сразу же у меня начались проблемы. После пережитых голодных военных студенческих лет в армии мне не хватало даже хлеба. Всякий раз ходить к хлеборезу и унижаться из-за куска не мог себе позволить.

Процветало воровство. В столовой у меня украли бушлат, а наш старшина резюмировал: «Ты тоже укради!». Я на это не пошел, в столовую ходил в гимнастерке, а на работу в шинели. Так продолжалось почти месяц, и раза 2-3 к нам в казарму врывались старослужащие, всё переворачивали. Логика у них была железная: раз у меня украли бушлат - значит, я должен тоже был украсть у другого. Один из старослужащих «авторитетов» сообщил мне, что знает, кто вор, но назвать его фамилию не может. Наш старшина, тоже старослужащий, перед передачей меня в учебную роту связи (г.Ворошилов-Уссурийский) забегал, как таракан, и через пару часов вручил мне поношенный бушлат …

Справедливости ради должен сказать, что 60 лет тому назад дедовщины в смысле рукоприкладства в армии не было. Прочитал вот письмо Виля Вильданова («Тихоокеанская звезда» за 13 февраля): военнослужащий срочной службы с чувством глубокого уважения отзывается о бойце из дисбата, который может «доходчиво объяснить». Дело было 30 лет назад. Может, так мы сами и создаём культ дедовщины в армии?

Обучение военной профессии телеграфиста началось почти год спустя после призыва. Отцов-командиров не больно-то волновало, как проходят на службе наши молодые годы. Поэтому зиму 1952 -53 годов мы отработали в леспромхозе, обрубая и сжигая сучья за 3 рубля в месяц (оклад рядового).

В учебной роте командиром радиовзвода был ст. лейтенант Корсунский - большой остряк и любитель шахмат. Играя почти вслепую, он постоянно подшучивал над соперником. Я был шахматистом III разряда, у других курсантов обычно выигрывал. Однако с офицером за доской не встречался. Со временем, когда курсантам надоело проигрывать, а Корсунскому надоело выигрывать, кто-то сказал: «Вы попробуйте сыграть с Карякиным из телеграфного взвода!». Быстро организовали игру.

Курсантов в красном уголке собралось много, всем не хватило места. Поэтому каждый ход устно передавался на другую доску. Я сильно волновался, сидел молча. Сразу последовали его шутки, но через 10-15 ходов шутки прекратились. У меня появилось небольшое преимущество, противник стал серьёзно задумываться. Проиграв лёгкую фигуру, Корсунский предложил сыграть еще одну партию, которая была очень долгой, но проигрышной для него. Наши встречи продолжались каждый вечер, он, кажется, забыл о своем доме, семье и… проигрывал. Курсанты уже не слышали его острот. После первой ничейной партии Корсунский произнес: «Наконец-то!».

Шахматами я увлекался почти всю жизнь. Имел I спортивный разряд, был чемпионом гарнизонов в с. Михайловка и Воскресеновка, где постоянно служил; Ленинского района (Якутия),где базировалась алмазоразведочная Амакинская экспедиция; института ДВИМС - в Хабаровске, где работал в предпенсионные годы.

Вторым увлечением были лыжи. В армии участвовал в дивизионных «Гонках патрулей» на 18 км с шинелью в скатку и карабином за плечами, с полным патронташем.

В советское время почти в каждом селе, поселке строились военные аэродромы, возникали гарнизоны, военные городки. Это было грандиозно, но для СССР - расточительно, особенно после войны. Зачем это все было нужно нам, окруженным тогда дружественными КНР, КНДР, Монголией? 60 лет спустя не осталось тех военных городков - баз летных полков: хорошо, что избавились от ненужных расходов, плохо, что не использовали еще добротные строения.