В его руках кусок дерева превращался в чудо

Николай У за работой

В этом году Николаю У - нанайскому художнику, графику, мастеру национального декоративно-прикладного искусства, резчику по дереву - исполнилось бы 65 лет. В его руках любой кусок дерева становился чудом.

У - фамилия китайская, что переводится на русский язык как «богоподобный». Был в его роду предок из Китая, который влюбился в девушку с берегов Амура.

В своё время Николай учился на хореографическом отделении Хабаровского института культуры. Ему прочили карьеру танцора, но У прикипел к дереву. О таких говорят «самородок». Таких, что пишут не только кисточкой, но и собственным сердцем.

УМЕЛ МОЛЧАТЬ

Лет двадцать назад автору этих строк довелось побывать в поселке Троицком в гостях у Николая У. Когда впервые увидел мастера, то понял, что задача, которую я взвалил на себя, - написать о Николае Николаевиче - почти непосильна, потому что из него оказалось невозможно вытянуть ни слова.

Он был один из немногих, кто умел молчать. Разговорить его удалось чуть ли не в десятую нашу встречу. Да и то через его резьбу, потому что вся его биография в ней.

Тогда я понял, что его экспонаты, которые выставлены в музеях, - это дорога вдоль большой, как Амур, реки. Вот эта река с тысячью притоков и несметным множеством ручейков - и есть настоящее. А Николай У весь свой талант употребил не для славы, а для Ходжер, Бельды, Одзял - народов Приамурья.

Он считал, что прогрессом цивилизации является не Интернет, а лица. Такие разные, необычные… И чем их больше, тем страна богаче.

Мастер проживал в ветхом бараке с облупленной зеленой краской. Когда я поднимался по скрипучей шаткой лестнице, запах печного дыма, мерзлых дров и еще чего-то неуловимого витал в воздухе.

В просторной комнате трещала печь, пахло крепким настоем дерева. Чурбаки, поленья, обрезки разных пород деревьев лежали, как в библиотеке, на стеллажах. Николай бродил между ними, большими руками перебирал заготовки со странными названиями «онголоку», «бучу», «орокан».

У печки была свалена береста - будущие короба. Я обратил внимание на лозу. В одних пучках пруты были толще. В других - тоньше. И по цвету они отличались - красные и темные. От них исходил терпкий запах чего-то непередаваемо чистого и свежего.

ЗАГАДКА ТАЛАНТА У

Каждое утро он ходил в лес по дрова. Под морозное солнце, похожее на пятак. Снежок летел сверху сухой мукой. У тальника блестела черная яма родника, над ним струилась душистая испарина. Смотрел мастер сквозь пальцы на солнце, на деревья в мягких снегах, выбирал для себя натуру.

На берегу, куда Николай спускался шнурить иву (резать длинные, тугие побеги. - Прим. авт.), он искал ветки без «сердечек» на срезе. Если же она была с тычинкой - значит, прут ломкий.

Николай вдруг наклонился и сорвал былинку. Потом растер ее в ладонях, запахло весной. Рассказал о том, как однажды увидел этот цветок на свадебном халате в музее, которым окрашивали материю в синий цвет. И выяснил, что в старые времена нанайцы толкли его в ступе с какими-то глинами и камушками и таким способом извлекли краску, и поныне поражающую своей небесной чистотой.

Загадка таланта, существует ли она? Ну, разве это не загадка: такой же, как многие сотни мальчишек, из такого же села, как десятки других, приамурских сел, он с детства знал многие секреты. Его бабушка Онга, мастерица, учила его, как надо снимать ту кору, что наверху. А как? Тащить лестницу из деревни? Она ставила его на свои плечи, подавала «водило».

Видя мое недоумение, мастер пояснял, что это такое. Оказывается, острая деревяшка. Ею, как тесаком, прорезали кору березы и начинали сдирать ее ленточкой по кругу. Водить и драть.

А если держать стебли под паром с полчаса, получишь светлую лозу, подольше - темную. После этого кора снимается, как чулок.

Когда я впервые пришел к Николаю, то удивила его входная дверь. Посреди села другой такой двери не было: оббитая одеялом, с приколоченными крест на крест рейками. Вместо подковы на двери был прибит оберег - круг с ликом медведя.

Он, как и многие творческие люди, много и серьезно работающие, не любил, чтобы ему мешали, ограждая себя от любопытных и праздных «гостей». И все же, и все же… подумалось о том, как закончив свой очередной узор, над которой колдовал не одну неделю, как лежал он на своей кровати, закинув натруженные руки за голову. Пощелкивала печка. За окошком зимняя ночь, таежный мир, за ним где-то города, люди…

ЛУЧШИЙ ПОРТРЕТ ШАМАНА

… Конец 1970-х. У - завсегдатай музеев и библиотек. Вникал в тайный смысл орнаментов. Он наизусть знал страницы книг, где какие экспонаты находятся. И старался осмыслить каждую линию, рисунок, изгиб.

Считают, что Николай учился у старых мастеров, копировал, - это неправда. Он никогда никого не копировал, он сам себя не повторял. Он смотрел, запоминал, делал всё равно по-своему и по-другому.

Он был невероятно талантлив. Запомнилось, как под его рукой возникала извилистая линия - главный стебель. И вот уже на нем вырастал первый трилистник, второй, третий. Плавные, округлые линии с расходящимися в стороны веточками оплетали всю деревянную поверхность.

Отчеркнув линейкой кайму и разбросав штрихи, мастер брал в руки резец. Ловко держал он рукоять ножа. Резак точно касался только известных ему мест.

Дивное кружево росло прямо на глазах. У вел резьбу уверенно, при этом не пользовался каким-либо орнаментом, а держал рисунок в памяти. Вот уже кажется, что скульптура была готова, но Николай говорил: «Еще чуть-чуть».

 Тайна этого «чуть-чуть» была доступна только ему.

Сохранилась фотография, снятая в лучшую пору его жизни. У весь в работе. Что он сделает сейчас? Может быть, вырежет маску с зашитыми глазами и ртом. И навечно пришпилит голову иголкой. Или фигурку с дыркой на животе.

Николай У ничего не рассказывал. Только показывал. Его работы приглашают смотреть. А увидеть можно много. В каждой - миф.

У него есть потрясающая картина «Сэлчэ». Быть может, это лучший портрет шамана во всей мировой живописи. На ней изображены сэвэны и человек, притягивающий их к себе. Умеющих летать и пробивающих головой небо!

На первый взгляд его графика кажется простой и как будто нарисованной детской рукой. Пожалуй, в этой «детскости» заключена тайна. Мастер так тщательно изучал растения, что его орнаменты хоть в ботанический атлас заноси.

Любимой породой для него был кедр. Казалось, что он слышал, как кедр дышит. Каким-то чудом он снимал с него тончайшую стружку. По-русски это называется огранить дерево на «красно». Ведь оно было для него единственное. Такого больше нет нигде. Вот почему его «Древо жизни» не походило на сто тысяч других.

РАБОТЫ УШЛИ ПО ВСЕМУ МИРУ

Художник не только много работал, но и выставлялся немало, и хвалили его, и даже награждали, но это никак не отражалось на его характере. Всегда скромно живший, он избегал всякой звездности.

Сегодня до нас дошла самая малая часть его шедевров, они кажутся разрозненными фрагментами огромного полотна. К примеру, в хабаровском фонде культуры коллекцию У собирали тридцать лет.

Его вещи ведут себя странно. Они будто проваливаются куда-то, а потом являются в целости и сохранности. Многие его орнаменты разлетелись по всему миру - в Европу и США, в Японию и Китай, и на африканский континент, и даже в Мексику. Музейщики разыскивают их, как бриллианты потерянного сокровища.

Как хорошо, что стараниями родных, благодаря финансовой поддержке министерства культуры Хабаровского края, Ассоциации коренных малочисленных народов Севера Ульчского района, компании «Эксон Нефтегаз Лимитед» вышла в свет замечательная книга о нем - «Откровение. Изделия из дерева, графика: альбом».

С этой книгой (артефактом? вещью? объектом? точнее всего будет сказать творением) можно вступать в разные отношения.

Можно разглядывать красочные иллюстрации, погружаясь в завораживающую «расшифровку» культовых предметов. Или постигая вместе с ними суть и смысл, по уши влюбиться в «рыбьекожих, лесных» людей.

Кажется, что она вышла прямиком из космоса, минуя типографию. Разве эти «инопланетяне» - не герои от пяток до ушей? «Его всё равно люди, только рубашка другой…» - каждая страница в ней говорит, как Дерсу Узала.

И разве не хочется взглянуть хоть одним глазком на того, кто оставил нам такое богатство?

… Он был работяга - затворник, были у него минуты вдохновения, когда лицо его оживлялось, а глаза искрились и, кажется, все видели вокруг себя. Будто он открыл для себя неземные законы и по земным уже жить не мог. У был красив в эти мгновения…

Собственно, судьба своего народа заботила его больше всего - о личных благах он пёкся в последнюю очередь. Сколько помню, одевался простенько… Угощениям и разносолам предпочитал крепкий чай.

Каждую минуту он был «на работе». Это происходило несознательно, его естество диктовало такое поведение.

ЭТИ ОБЕРЕГИ СПАСАЛИ ЛЮДЕЙ

Он прожил до обидного короткую жизнь. В конце ее поселился в Сикачи-Аляне - в сокровенном для него месте. В двух шагах от знаменитых на весь мир петроглифов.

Пол-Хабаровска здесь побывало и снялось на фоне этих камней, а туристов сюда возят полными автобусами. Его работы были нарасхват, люди шли к нему за оберегами от всевозможных недугов. От них исходила магическая сила.

Однажды к нему обратилась японка, у которой умирал ребенок от неизлечимой болезни. Он спасся благодаря «воротничку» из целебной стружки Николая.

Как-то раз его пригласили поучаствовать в конкурсе мастеров с бензопилами, которые в считанные минуты могли вырезать любую скульптуру. Резец и напряженный труд, и рев пилы для него были несовместимы. Его душа не принимала этот «спорт лесорубов»…

Не припомню, чтобы он говорил о себе, хвалился собою, своими успехами. К концу жизни он пришел к тому, что настоящее искусство рождается в затворенной от всех избушке.

Все мы знаем, что есть заросли и есть поющие в них птицы. Но часто ли мы видели их - бескорыстных певцов? Вот такая редкость был Николай…

Он говорил, что нельзя, чтобы культура аборигенов была в музейной резервации - и только. Национальный дух умирает, когда умирают ремесла. Воскресить их было его мечтой. Самое страшное для северян - стилизация, когда целые поколения отвыкают «думать, как предки».

Его удручало, что ассимиляция оставила свой след в национальных селах: русские имена, непременное отчество; деревянный дом из бревен - не фанза; разве что старожилы носят халаты; не видно традиционной утвари, игрушек.

Александр САВЧЕНКО.