С войной покончим наши счеты. Когда?

На три телеграммы Путину Марта Федоровна Гришина истратила едва ли не половину своей пенсии. Президенту же надо все подробно объяснить, чтоб и он проникся ситуацией. Нет, лично она ни на что не жалуется. Не привыкла. Считает, что врать нельзя, ведь на ее месте мог оказаться фронтовик, который не может за себя постоять.

Сапоги и каша - Марта наша

- А вы что же руку не поднимаете? - спросил военный, когда в клубе, где распределяли девушекновобранцев, никого не осталось.

Директор сельской школы не могла вызваться в медсестры и в связисты тоже. Грамотная - значит, писарем пойдет в продотдел армии.

Спать удавалось по три часа в сутки. Однажды машинистка, очевидно, от усталости, поставила на приказе вместо фамилии заместителя командира фронта их непосредственного начальника. Разразился скандал. Подняли личное дело Гришиной, которая «не проявила бдительности». И тут выяснилось, что, кажется, неспроста. А чего ждать от сестры «врага народа»? Марта Федоровна, собственно, и не скрывала, что сестру репрессировали, и даже в анкетах об этом писала. Но, очевидно, в отделах кадров их до поры до времени не читали. А тут прочли.

Она попросилась на передовую. 555-й минометный полк. Белоруссия.

Марта помнит первую бомбежку. Взрывы были такие, что вверх летела земля, ремни и внутренности убитых. Женщины от страха кричали, натягивая подолы на голову.

Другая бомбежка - воспоминание, которое преследует ее до сих пор. Гнали машину за продовольствием. Началось наступление, и дороги, по которым они ездили, разбили так, что «студебеккер» передвигался только с цепями. Впереди - взрыв. Пошли в объезд по полю с пшеницей. Опять взрыв. Машина запнулась. Те, которые едут за ней, проезжают мимо.

Она велела водителю остановиться. В кабине офицер, глаз выпал, держится на одной жилке. Но пульс есть, живой, значит. Увидев первый указатель, свернули в госпиталь. «Фамилия?» - спрашивает медсестра. «Какая фамилия! Примите скорее раненого», - взмолилась Гришина. Что сталось с тем офицером, выжил ли он или умер, не знает его спасительница.

Война удивительным образом сводила и разводила людей, уводя исполнять человека ему одному уготованную участь.

Ее помнили в продотделе армии, а потому в трудных ситуациях Гришину всегда выручали. Ей открывались двери генералов, подписи которых обеспечивали солдатам паек, фронтовые сто граммов, папиросы и даже шоколад для тех, кто не курил. Стоило ей войти, генерал вставал, здоровался за руку и неизменно провожал до двери. Культура! Да и, что скрывать, уж больно Гришина хороша собой. Это обстоятельство едва не довело ее до штрафбата. Имел место случай публичного рукоприкладства. Офицер Гришина ударила солдата. Тот позволил себе непозволительное, на ее взгляд, поведение. Со всеми строгая, Гришина, защищаясь, влепила ему пощечину.

Война - это жизнь

На войне не только воевали, но жили. Эту жизнь в перерывах между боями она и устраивала. Летом солдат ходит в сапогах, а порвались, что делать? Искала в батареях служивых, которые и обувку при случае соберут, и порванную гимнастерку починят. А зима на исходе, переобуй-ка всех сразу в сапоги. И баню организовать, и белье прожарить, чтоб никаких насекомых. И, конечно, мины со снарядами.

Помнит, как-то вернулась из штаба армии, измотанная, уставшая. Гвалт, крик. Говорят, к капитану приехал кто-то из большого начальства, вот они и напились. Отдернула свой угол плащпалатки.

- Чтоб через пятнадцать минут все успокоились.

- И ты, вражина, еще командовать будешь?! - с ударением на первом слоге заорал капитан и двинулся к ней.

- Еще шаг, и я выпущу в вас обойму, - спокойно сказала Гришина.

Марта стреляла из пулемета и автомата и тут не промахнулась бы.

Опять клеймо без вины виноватой.

Через пять минут она уедет отсюда, чтобы никогда уже не вернуться. В отделе кадров уговорила перевести ее в 144-й противотанковый полк. Почти на линию огня.

Гришина научилась читать карту и ориентироваться на местности. Вокруг болота. Три пятитонные машины с боеприпасами шли в полк. Впереди мост. Собственно, и не мост вовсе, а три незакрепленных бревна. В объезд километров шестьдесят. «Рискнем», - предложила она водителю. «Рискнем», - согласно кивнул тот. Две машины буквально на ощупь преодолели препятствие, под третьей мост поплыл. Чувствуя, что бревна уходят из-под колес, водитель рванул, успев ухватиться колесами за берег. Бревна рухнули. Ее шофер Федя вышел из кабины белый, как полотно. Постоял молча. И вдруг рассмеялся:

- Зато снаряды привезем вовремя.

Война с ежечасными смертями и жестокостью - не женское дело. Приказ - ночью выйти в тыл противника. Колонна машин идет друг за другом. Из кабин не выходить, никуда не сворачивать! Вдруг остановка. Что происходит, трудно понять. Гришина идет вперед. Дорогу пересекает ров, преодолеть который машинам явно не удастся. Разведка не учла ручей. Вот-вот начнет светать. Немцы на высотке, а они внизу, на ржаном поле. Беззащитны, к бою не готовы. Ощущение ловушки. «Страха смерти нет, - вспоминает Гришина. - Но даем клятву добить друг друга, если кого-то тяжело ранят».

Война длилась так долго, что люди начинали приспосабливаться к ней, как к образу жизни. Командиром батареи у них был Герой Советского Союза Барыкин, смелый и отважный человек.

- Сошью тебе настоящий костюм под звезду, - пообещала Марта Федоровна.

В пошивочной мастерской закройщик принять заказ отказался.

- Из ткани для комсостава солдату не положено, - твердил он. - Нет такого приказа.

- А на основании какого приказа вы сшили такой китель себе? - строго спросила Гришина.

Заказ приняли тотчас же.

Пощеголять в обновке Барыкину так и не пришлось. Он попал в плен, а когда наши отбили позиции, обнаружили его изувеченного.

Слез не было, наступало оцепенение. Страх? Страшно было в Беларуси. Убитые в канавах вдоль дорог. И виселицы по деревням.

После ночного боя все стихло. В тумане - фигура человека. Подойдя ближе, увидела женщину с большой сумкой. Склонившись над лошадью, вырезает куски мяса.

- Где люди? - спрашивает Гришина.

- В бане.

Марта вошла. Полати в три ряда. На них - живые скелеты. Женщины, дети. «Хлеба», - даже не услышала, поняла по губам Гришина. Им оставили, что могли, поделившись съестными запасами.

Тогда казалось, что месть их будет беспощадной, вот только войдут в Германию.

Трофейная лиса из лагеря для военнопленных

На ее попечении, в ту пору старшего инспектора материально-технического отдела Второго Белорусского фронта, оказались лагеря военнопленных. Сообразительные ее коллеги скоро поняли: хлебное место. Меха, украшения и даже машины делили, как законные трофеи. Гришиной намекали, мол, одно ваше слово, подберем колечко или часы. Но она презирала мародеров. Те, кто не считал это за грех, набивали добром чемоданы. Только однажды она позволила себе попробовать французское шампанское, целый ящик которого притащили солдаты из погребов. «Вкусное», - отметила про себя непьющая Гришина и распорядилась отдать его в отдел.

Фронт катился на запад, оставляя тысячи людей, для которых война, похоже, закончилась.

Всякий раз на входе в лагерь ее просили сдать оружие. Даже если сдадут нервы, не выстрелит. Видя перед собой офицера, немцы отдавали честь, и она должна была отвечать на приветствие. Чтобы не отдавать честь, Гришина ходила, не поднимая головы.

Лагеря находились на таких расстояниях, что Гришиной дали самолет. Пленных надо было кормить, а с кормежкой становилось все хуже даже для собственной армии.

На ее настойчивые просьбы выдать полагающееся продовольствие, поскольку есть международная конвенция, ее в упор спрашивали:

- Врагов кормить будем?

А их следовало еще и охранять. Рассказывает, прилетела в лагерь. Спрашивает: «Охрана есть?»

- Есть, - отвечает офицер. - Четырнадцать человек.

В лагере больше тысячи военнопленных. «Да они же нас ночью перебьют», - с ужасом подумала Марта. Две вышки с автоматчиками, и даже проволоки нет.

Она до сих пор не понимает, как ей это пришло в голову.

Гришина предложила собрать высших офицеров, они и в лагере ходили с орденами и даже свастикой. Объяснила, дескать, мы предоставим вам отдельное помещение для ночлега, но вы должны отдать приказ вашим солдатам не поднимать шум. Иначе, мол, сами понимаете. Немцы поняли. Ночь прошла спокойно.

Как-то, вылетая в очередной рейс, они с пилотом не успели позавтракать. К обеду нестерпимо хотелось есть. Самолет посадили в деревне. В первом попавшемся доме попросили чего-нибудь съестного. Из яиц, которые вынесла немка, пожарили яичницу. Пока они ели, дети окружили русский самолет. Марта разломила хлеб и дала каждому. Поднимаясь в воздух, Гришина долго еще видела, как с земли им вслед махали десятки детских рук.

И опять вопрос, как выстрел:

- Врагов, Гришина, подкармливаете?

- Для того и подкармливаю, чтобы врагами не выросли, - сказала она.

Телеграмма президенту

Кажется, навоевалась, хватит. До Берлина дошла. Видела, во что он превратился, сплошные руины. И пни на месте скошенных пулями деревьев. Ей бы научиться принимать мир, какой он есть. Да только это характер. Всякая несправедливость лишает ее покоя. Волнуясь, Марта Федоровна называет свой Северный округ… северной группой войск. И не замечает оговорки.

Никогда ничего у государства не просила, даже квартиру купила на свои деньги. А тут вздумалось ремонт к празднику Победы сделать. Косметический. Слышала, вроде бы ей как участнику войны положено. Лето на исходе, а у нее окна не закрываются, батареи не промытые. Опять в валенках и шубе ходить? Тут ее и прорвало. Телеграмм тех президент, понятно, не читал, но Гришиной сообщили, что деньги на ремонт выделили. Правда, перевели на счет ЖЭУ. Лично в руки нельзя. Мало ли куда она их потратит. В ЖЭУ специалистов нет, зато все по смете. 20 тысяч рублей - деньги достаточные, чтобы кухню с коридором освежить да кое-что подкрасить. У нее еще и остались бы, а у них не хватило.

Прислали парня со стороны. Посидит полдня у телевизора и домой, рабочий день кончился. А когда на второй неделе, наконец, обои принес, Марта Федоровна ахнула: старые ведь, блеклые. Краски, какой теперь и заборы не красят, по полбанки. Где собирали? Такую грязь и вонищу развели, что хоть из дома беги.

Дышать нечем, а у нее больное сердце. Ну не издевательство ли? Пришлось тот ремонт переделывать. И как она выдержала? Так ведь напрасно страдала. Потолок, ЖЭКом мазанный, отвис, а ванну, на собственную пенсию купленную, закрепили так, что она шатается. А ведь до следующего юбилея им уже не дотянуть. Выходит, жить победителям так.

Эх, страна ты наша, родная...

Елена Ищенко.